Какая музыка была!
вернуться

Межиров Александр Петрович
Шрифт:

9

Во всем жару июля обвиню,Она меня в Манхэттене сморила.Приплыть в ладье без весел и ветрилаК тебе с 6-й какой-то авенюИ погубить кощунственным возвратом,Чтобы не посчитали виноватым. Сквозь океаны и через моряК тебе, любовь моя, душа моя,Прибыть в ладье без паруса и веселИ погубить, чтоб не сказали «бросил». Хорошей миной при игре плохойУже не потревожу напоследокТвой мученический, но все ж покойВ кругу подруг унылых и соседок.

10

Она была от века не прямая(«О, если б я прямей…») моя стезя.Я долго жил, свою судьбу ломая,Что делать можно было, но нельзя.

11

И все ж спасибо всем за все, что было…В погибельную втянута игру,Давно Татьяна обо мне забыла,Давным-давно не слышен поутруОткуда-то из центра, с Малой Бронной,Вибрирующий в трубке телефоннойВадима воспаленный говорокВ краю, который кроток и жесток,Где наша благодать закон попрала,На меч опять перековав орало,Чтоб миру страшный преподать урок.

Армагеддон

Год русской смуты. Муторный и тяжкий.Затмение души.С трагическими лицами алкашки,С тупыми алкаши.В тени домов скользят как тень от тени,Предвосхищая светопреставленье,Потоп Всемирный или же пожар… А тот, кто кашу заварил – сбежал…

«К вулкану Карадагскому спиной…»

Мише [6]

6

Стихотворение посвящено поэту Михаилу Синельникову.

К вулкану Карадагскому спиной,В последний раз по некрутому склонуИду сквозь дождь весенний проливнойК последнему Волошинскому лону.И младший друг и брат идет со мной. Там, на могиле, новая плитаПослевесенним ливнем залита,Но и могила на холме не та,Которая запомнилась когда-то,Когда из халцедона и агата,Из привезенных с берега камнейПришлец бесстрашный выложил на нейБесстрашные слова: «Memento mori». И под холмом все так же плещет море,Свидетель прошлых и грядущих дней. Дыханья моего осталось мало,Дождем прибило пыль, прохладней стало,И сделалось чуть легче и видней. В последний раз по склону некрутомуК последнему Волошинскому дому.

«От весны, от бессонных, бездомных ночей…»

Лёле…

От весны, от бессонных, бездомных ночейЗацветают пути трын-травой.И живу на земле я не твой и ничей,А ничей, потому что не твой. 1944

«Не забывай меня, Москва моя…»

Не забывай меня, Москва моя…Зимой в Нью-Йорке проживаю я,А летом в Орегоне, где сухиеДожди, дожди. И океан сухой,А в Портленде и климат неплохой,Почти как в средней полосе России. Оказия случится, поспеши,Чтобы письмо упало не в могилу.Пошли негодованье – от души,А также одобренье – через силу.

«Два свидетеля требуются для того…»

Два свидетеля требуются для того,Чтобы установить или удостоверить,И расчислить, и вервью суровой измеритьСтепень горя пожизненного моего,И едва ли посильного для человека,Степень горя, делимого только с одной,Только с той, что почти (и подумать-то страшно) полвекаВсе делила и делит со мной. Здесь ее воспевать, понимаю, не место,Но везде и повсюду онаДо могилы единственный друг и невеста,И возлюбленная и жена.

«Быть может жизнь и окаянна…»

Быть может жизнь и окаянна, —Ее не перекантовать.Сырая стужа океана,В чужом Содоме – благодать. Навстречу пересудам, сплетням,В Манхэттене, на холоду,Теплом овеянный последним,По калориферу иду.

«Пускай другого рода я…»

Пускай другого рода яИ племени иного, —Но вы напрасно у меняКонфисковали слово. Ах, эта Пятая статьяНарода небольшого, —Но вы напрасно у меняКонфисковали слово. Ведь слово – родина мояИ всех основ основа, —И вы напрасно у меняКонфисковали слово. Конечно, дело не во мне,Убитом на другой войне,В огне иных сражений,А в том, что здесь, увидев свет,На даче, до недавних лет,Великий русский жил поэт,Русскоязычный гений.И жизнь была его сестрой,И здесь недавний предок мойСхоронен был в земле сыройВ палящий, душный, майский знойБессолнечновесенний. Не обо мне, конечно, речь,А о моем предтече.Вам долго предстоит беречьЕго божественную речь,Часть речи, вашей речи. Он отодвинул далекоМишень, – и пули в молокоОт вас уйдут в полете.Он поднял планку высоко,Вам будет прыгать нелегко,И вы ее собьете.

«Ты прожил жизнь… Там прожил, где тебя…»

Ты прожил жизнь… Там прожил, где тебяВсегда любили, ненавидя люто,И люто ненавидели, любя, —Так надо было небу. Не кому-то.Ты избран был не кем-то. Избран им,Служить ему – и только, – и за этоБыл ненавидим всеми и любимПо воле неба и Его Завета.

«Все круче возраст забирает…»

Все круче возраст забирает,Блажными мыслями беднейОт года к году забавляет.Но и на самом склоне дней И, при таком солидном стаже,Когда одуматься пора,Всё для меня игра и дажеТо, что и вовсе не игра. И, даже крадучись по краю,В невозвращенца, в беглецаИ в эмиграцию играю.И доиграю до конца.