наставлениям. Так, однажды, приглашенный И. М. Толстым на охоту и дав ему

слово, Тургенев не почел за нужное обременять себя исполнением обещания и на

другой же день получил от Толстого записку с замечанием, что поступок этот

имеет вид и характер грубой неучтивости, которая, может статься, и находится в

привычках автора, но которую не следует прилагать ко всякому.

Около того же времени мы имеем первое письмо Тургенева с дороги. Он

внезапно уехал в Москву из Петербурга, вызванный издателем «Русского

вестника», г. Катковым. Письмо это довольно любопытно. Оно рисует начало

большой распри между писателем и журналистом, не упраздненной и смертию

одного из них.

«Москва , 16 января 1856 г.

Любезный П. В. Я приехал сюда, хотя не с бронхитом, однако с

расстроенной грудью и поселился у милейшего И. И. Маслова, в удельной

конторе, на Пречистенском бульваре. Но оказывается, что я мог еще с неделю

оставаться в Петербурге, потому что г-н редактор «Русского вестника», вытребовавший мою повесть 6 недель тому назад, не отвечавший ни слова на мои

четыре письма, даже на последнее письмо, в котором я извещал его о моем

отъезде и спрашивал о положении этого набора,— велел мне вчера сказать, что

моя рукопись только в будущую середу поступит ко мне в корректуре. Вот как

следует учить сотрудников, чтобы они не забывались: Некрасов и Краевский

никогда не достигали такой олимпийской высоты неделикатности, не заставляли

285

больного человека скакать за 600 верст и т. д. Поделом мне! По слухам, повесть

моя признана редакцией «Русского вестника» «образчиком нелепой бездарности».

В таком случае, кажется, было бы лучшее возвратить ее автору. А впрочем, все

это пустяки» [360].

Известно, что большая часть крупных ссор начиналась с подобных же

пустяков. Дело, однако же, на этот раз уладилось. Нельзя же было предположить, что редакция такого органа, каким был тогда «Русский вестник», обозвала

прелестный рассказ Тургенева «Фауст», — ибо о нем идет дело,— образчиком

бездарности, а между тем неверный и преувеличенный слух об этом отзыве, если

не породил, то укрепил раздражение автора [361]. Возвратясь в Петербург, так как

более десяти дней он не располагал быть в отсутствии, и известив о том г.

Каткова, Тургенев бросил корректуру, прибавляя в том же вышеприведенном

письме: «Пусть они распоряжаются, как им угодно!» В Петербурге он отдал свой

рассказ в «Современник», где тот и появился в 10-й книжке журнала: «Фауст, рассказ в девяти письмах» («Современник», 10-я книжка, 1856). Но и этого мало.

В объявлении об издании журнала в следующем 1857 году редакторы

«Современника» извещали, что четыре первоклассных литератора, во избежание

неудобств конкуренции, согласились печатать свои произведения исключительно

в журнале «Современник». Имена этих четырех исключительных сотрудников

действительно явились с 1-го № журнала на 1857 на его обложке: это были Д. В.

Григорович, А. Н. Островский, гр. Л. Н. Толстой и И. С. Тургенев. Конвенция

продолжалась, однако, недолго, и один шутник, подозревавший ее

происхождение, конечно, имел право сказать, что на пороге «Современника»

возвышаются четыре загадочные и молчаливые сфинкса. Она была нарушена в

следующем же 1858 году одною из сторон. Тургенев именно послал тогда письмо

из-за границы в «Атеней», затем в 1859 году напечатал «Обед в обществе

английского литературного фонда» в «Библиотеке для чтения», а в 1860. году

предоставил тому же «Русскому вестнику», с которым так недавно поссорился, третью социальную свою повесть «Накануне».

«Русский вестник» отвечал на объявление-манифест «Современника»

чрезвычайно вежливо и уклончиво, сваливая вину непоявления в его журнале

повести «Призраки» (это «Фауст» в «Современнике») [362] на медленность и

задержки в корректурных исправлениях со стороны самого автора ее и прибавляя, что и он, с своей стороны, отказывается от сотрудничества людей, готовых

смущаться всякими случайностями и затруднениями издания и строить на них

далекие и несправедливые соображения.