Слезы умиленія оросили лицо почтеннаго старца.

— Сынъ мой, душа твоя полна самыхъ высокихъ стремленій, если, гордо отвергая свое помилованіе, ты великодушно ходатайствуешь за другихъ. Я слышалъ твой отказъ и, хотя порицалъ опасную глубину человческой страсти, тронутъ былъ имъ до глубины души. Теперь я спрашиваю себя: undе sсеlus? Возможно ли, чтобы человкъ, подобящійся истинному праведнику, могъ запятнать себя преступленіемъ, за которое осужденъ?

— Отецъ мой, этой тайны не открылъ я этому ангелу, не могу открыть и теб. Но врьте, что не преступленіе повлекло за собой мое осужденіе.

— Какъ? Объяснись, сынъ мой.

— Не разспрашивайте меня, — отвтилъ молодой человкъ съ твердостью, — позвольте мн унести съ собой въ могилу тайну моей смерти.

— Этотъ юноша не можетъ быть преступенъ, — прошепталъ священникъ.

Взявъ съ груди черное распятіе, онъ возложилъ его на глыбу гранита, грубо высченную въ вид алтаря и прислоненную къ сырой стн тюрьмы. Возл распятія онъ поставилъ маленькій желзный свтильникъ, который принесъ съ собой, и раскрылъ Библію.

— Молись и размышляй, сынъ мой. Черезъ нсколько часовъ я возвращусь… Идемъ, дитя мое, — прибавилъ онъ, обращаясь къ Этели, которая молча слушала разговоръ Орденера съ священникомъ: — пора оставить узника. Время идетъ….

Этель поднялась радостная и спокойная; взоры ея блистали небеснымъ блаженствомъ…

— Отецъ мой, я не могу теперь слдовать за вами. Сперва вы должны соединить на вки Этель Шумахеръ съ ея супругомъ Орденеромъ Гульденлью.

Она взглянула на Орденера.

— Если бы ты былъ еще могущественъ, славенъ и свободенъ, дорогой мой, въ слезахъ я удалилась бы отъ тебя… Но теперь, когда моя злополучная судьба не можетъ принести теб несчастія; когда ты, подобно мн, томишься въ темниц, обезславленъ, угнетенъ; теперь, когда ты готовишься къ смерти, я осмливаюсь надяться, что ты удостоишь взять себ подругой смерти ту, которая не могла быть подругой твоей жизни. Не правда ли ты любишь меня, ты не станешь сомнваться ни минуты, что я умру вмст съ тобой?

Осужденный упалъ къ ея ногамъ, цлуя подолъ ея платья.

— Отецъ мой, — продолжала она: — вы должны заступить мсто нашихъ родителей. Пусть будетъ эта темница храмомъ, этотъ камень алтаремъ. Вотъ мое кольцо, мы на колняхъ предъ Богомъ и вами. Благословите насъ и святыя слова Евангелія пусть соединятъ навки Этель Шумахеръ съ ея Орденеромъ Гульденлью.

Оба преклонили колни передъ священникомъ, смотрвшимъ на нихъ съ умиленіемъ и жалостію.

— Дти мои, о чемъ вы просите?

— Святой отецъ, — сказала молодая двушка: — время дорого. Богъ и смерть ждутъ насъ.

Иногда встрчаешь силу непреодолимую, волю, которой повинуешься безпрекословно, какъ будто въ ней есть что-то сверхъестественное. Священникъ со вздохомъ возвелъ глаза къ небу.

— Да проститъ мн Господь, если слабость моя преступна! Вы любите другъ друга и вамъ недолго еще остается любить на земл, не думаю, чтобы я преступалъ свою власть, узаконяя вашу любовь.

Торжественный обрядъ совершился. Священникъ далъ послднее благословеніе брачующимся, которыхъ соединилъ навки.

Лицо осужденнаго оживлено было горестной отрадой; можно было сказать, что теперь только сталъ онъ чувствовать горечь смерти, извдавъ блаженство бытія. Черты лица его подруги дышали простотой и величіемъ; она была скромна, какъ юная двственница, и почти горделива какъ молодая супруга.

— Слушай, дорогой мой, — сказала она: — не правда ли намъ теперь легче умирать, такъ какъ на земл мы не могли соединиться? Знаешь ли, что я сдлаю?.. Я стану у окна крпости, когда поведутъ тебя на эшафотъ: наши души вмст полетятъ на небо. Если меня не станетъ, прежде чмъ упадетъ роковая скира, я буду ждать тебя; обожаемый Орденеръ. Мы теперь супруги, сегодня вечеромъ могила послужитъ намъ брачнымъ ложемъ.

Онъ прижалъ ее къ своей взволнованной груди и могъ лишь выговорить эти слова:

— Этель, ты моя, моя навки!

— Дти мои, — сказалъ священникъ съ умиленіемъ: — вамъ пора проститься.

— Увы!.. — вскричала Этель.

Но самообладаніе не оставило ее и она бросилась къ ногамъ осужденнаго.

— Прощай, мой возлюбленный, ненаглядный Орденеръ. Благослови меня въ послдній разъ.

Узникъ исполнилъ эту трогательную просьбу и обернулся проститься съ почтеннымъ Афанасіемъ Мюндеромъ.

Старикъ тоже стоялъ передъ нимъ на колняхъ.

— Что это значитъ, отецъ мой? — воскликнулъ Орденеръ съ изумленіемъ.

Старикъ смотрлъ на него умиленнымъ, растроганнымъ взоромъ.

— Я жду твоего благословенія, сынъ мой.

— Да благословитъ васъ Господь, да ниспошлетъ вамъ свою милость, которую вы призываете на вашихъ братьевъ, — отвтилъ Орденеръ взволнованнымъ торжественнымъ голосомъ.

Вскор послднее прости, послдніе поцлуи раздались подъ мрачными сводами темницы; вскор крпкіе запоры шумно задвинулись и желзная дверь разлучила юныхъ супруговъ, готовившихся умереть, чтобы встртиться въ вчности.