Въ продолженіе этого страннаго разговора, генералъ нсколько разъ намревался уже объявить свое имя, чтобы прервать его. Послдній косвенный упрекъ Шумахера отнялъ у него послдній остатокъ ршимости. До такой степени согласовался онъ съ внутренними убжденіями генерала, что послдній устыдился даже самого себя.

Тмъ не мене онъ пытался было отвтить на удручающее предположеніе Шумахера. Странное дло! Только по различію ихъ характеровъ, эти два человка взаимно помнялись мстами. Судья принужденъ былъ нкоторымъ образомъ оправдываться передъ обвиняемымъ.

— Но, — началъ генералъ: — если бы этого требовалъ долгъ службы, не сомнвайтесь, что и Левинъ Кнудъ…

— Сомнваюсь, достойный губернаторъ! — вскричалъ Шумахеръ: — не сомнвайтесь вы сами, чтобы онъ не отвергъ, съ своимъ великодушнымъ негодованіемъ, обязанность шпіонить и увеличивать мученія несчастнаго узника! Полноте, я васъ слушаю. Исполняйте то, что называете вы вашимъ долгомъ службы: что угодно отъ меня вашему превосходительству?

Старецъ съ гордымъ видомъ взглянулъ на губернатора, вс принятыя намренія котораго пошли прахомъ. Прежнее отвращеніе проснулось въ немъ, проснулось на этотъ разъ съ непреодолимой силой.

— Онъ правъ, — подумалъ губернаторъ: — ршиться тревожить несчастнаго изъ за пустаго подозрнія! Нтъ, пусть это поручатъ кому нибудь другому, а не мн!

Быстро послдовалъ результатъ этихъ размышленій; онъ приблизился къ удивленному Шумахеру, пожалъ ему руку и, поспшно выходя изъ комнаты, сказалъ:

— Графъ Шумахеръ, сохраните навсегда уваженіе къ Левину Кнуду.

Путешественникъ, который въ настоящее время захотлъ бы постить покрытыя снгомъ горы, опоясывающія Сміазенское озеро подобно блому поясу, не найдетъ и слда того, что норвержцы семнадцатаго столтія называли Арбарскими развалинами. Никогда не могли узнать въ точности, отъ какого человческаго сооруженія, отъ какого рода постройки произошли эти руины, если можно имъ дать это названіе.

Выйдя изъ лса, которымъ поросла южная сторона озера, миновавъ отлогость, усянную тамъ и сямъ обломками скалъ и башенъ, очутишься передъ отверстіемъ сводчатой формы, ведущимъ въ ндра горы. Это отверстіе, теперь совсмъ засыпанное обваломъ земли, служило входомъ въ родъ галлереи, высченной въ скал и проникавшей насквозь черезъ всю гору.

Эта галлерея, слабо освщаемая черезъ коническія отдушины, продланныя въ нсколькихъ мстахъ въ свод, примыкала къ продолговато-овальной зал, наполовину высченной въ скал и оканчивающейся каменной циклопической постройкой. Въ глубокихъ нишахъ вокругъ залы виднлись гранитныя фигуры грубой работы. Нкоторые изъ этихъ таинственныхъ идоловъ, упавшіе съ своихъ пьедесталовъ, въ безпорядк валялись на плитахъ среди прочихъ безформенныхъ обломковъ, заросшихъ травою и мохомъ, въ которомъ шныряли ящерицы, пауки и другія отвратительныя наскомыя, водящіяся на земл и въ развалинахъ.

Свтъ проникалъ сюда только черезъ дверь, противоположную входу въ галлерею. Дверь эта имла съ одной стороны стрльчатую форму, грубую, неопредленную, очевидно случайно приданную ей архитекторомъ. Хотя она начиналась отъ пола, ее скоре можно было назвать окномъ, такъ какъ она открывалась надъ глубокой пропастью; неизвстно куда могли вести три или четыре уступа, нависшіе надъ бездной снаружи и подъ описанной страшной дверью.

Зала эта представляла собой внутренность гигантской башни, которая издали, со стороны пропасти, казалось одной изъ горныхъ вершинъ. Башня эта высилась одиноко и, какъ было уже сказано, никто не зналъ, къ какому зданію она принадлежала. Только на верху ея, на площадк, неприступной даже для самаго отважнаго охотника, виднлась масса, которую издали можно было принять или за покосившуюся скалу или за остатокъ колоссальной аркады. Вотъ эта-то башня и обрушившаяся аркада извстны были въ народ подъ названіемъ Арбарскихъ развалинъ. Относительно происхожденія такого названія знали не больше, какъ и относительно происхожденія этого монументальнаго сооруженія.

На камн, лежащемъ посреди этой эллиптической залы, сидлъ малорослый человкъ, одтый въ звриныя шкуры, котораго мы уже нсколько разъ встрчали на страницахъ этого разсказа.

Онъ сидлъ спиною къ свту, или, врне сказать, къ неяснымъ сумеркамъ, проникавшимъ въ мрачную башню, когда солнце высоко стояло на горизонт. При этомъ естественномъ освщеніи, которое никогда сильне не освщало внутренности башни, невозможно было различить, надъ какимъ предметомъ нагнулся малорослый.

По временамъ слышались глухія стенанія, повидимому исходившія отъ этого предмета, судя по слабымъ движеніямъ, которыя онъ производилъ. По временамъ малорослый выпрямлялся, поднося къ губамъ своимъ чашу, по форм напоминавшую человческій черепъ, наполненную какой то дымящейся жидкостью, цвта которой невозможно было разобрать и которую онъ смаковалъ большими глотками.

Вдругъ онъ поспшно вскочилъ.

— Кажется, кто-то идетъ по галлере; ужъ не канцлеръ ли это обоихъ королевствъ.

Эти слова сопровождались взрывомъ страшнаго хохота, перешедшаго въ дикое рычанье, въ отвтъ на которое вдругъ послышался изъ галлереи вой.

— А! — пробормоталъ обитатель Арбарскихъ развалинъ: — Если это и не человкъ, то все же врагъ: это волкъ.

Дйствительно, огромный волкъ появился подъ сводомъ галлереи, остановился на мгновеніе и затмъ на брюх поползъ къ человку, устремивъ на него глаза, пылающіе какъ уголья въ темнот. Малорослый глядлъ на него, не двигаясь съ мста и скрестивъ руки на груди.