Толпа, мене хладнокровная, чмъ осужденный, глядла на него съ жаднымъ вниманіемъ. Его высокій санъ, его жестокая участь возбуждали всеобщую зависть и сожалніе. Каждый хотлъ присутствовать при совершеніи казни, не стараясь выяснить себ его вину.

Страшное чувство врождено человку, чувство, влекущее его къ зрлищу смертной казни, какъ на празднество. Съ ужасающей настойчивостью пытается онъ уловить мысль на измнившемся лиц приговореннаго къ смерти, какъ бы надясь, что въ эту торжественную минуту блеснетъ въ глазахъ несчастнаго какое нибудь откровеніе неба или ада, какъ бы желая увидть тнь, которую бросаетъ отъ себя крыло смерти, спускающееся на человческую голову; какъ бы стремясь уловить, что станется съ человкомъ, когда покинетъ его послдняя надежда.

Вотъ существо, полное силъ и здоровья, оно движется, дышетъ, живетъ; но пройдетъ минута, и оно перестанетъ двигаться, дышать, жить, окруженное ему подобными существами, изъ которыхъ каждое жалетъ его, но ни одно не спасетъ. Вотъ злополучный, умирающій въ цвт силъ, подъ гнетомъ могущества естественнаго и силы незримой; вотъ жизнь, которую общество даровать не можетъ, но которую отнимаетъ съ особенною церемоніей, сильно дйствующей на воображеніе. Мы вс обречены на смерть, не вдая, когда пробьетъ нашъ часъ; и несчастливецъ, точно знающій близость конца, возбуждаетъ въ насъ странное и печальное любопытство.

Читатель помнитъ, что Орденеръ приговоренъ былъ еще къ лишенію почестей и орденовъ. Лишь только утихло волненіе, произведенное въ толп его приходомъ, предсдатель приказалъ принести гербовникъ обоихъ королевствъ и статутъ ордена Даннеброга.

Затмъ, велвъ осужденному стать на одно колно и пригласивъ присутствовавшихъ хранить почтительное молчаніе, онъ раскрылъ статутъ кавалеровъ ордена Даннеброга и началъ громкимъ и строгимъ голосомъ.

«Мы, Божіею милостію, Христіернъ, король Даніи и Норвегіи, повелитель вандаловъ и готовъ, герцогъ Шлезвигскій, Голштинскій, Штормарійскій и Дитмарскiй, графъ Ольденбургскій и Дельменгурстскій, — возстановивъ по предложенію нашего великаго канцлера, графа Гриффенфельда (предсдатель такъ поспшно прочелъ это имя, что его едва можно было разслышать), королевскій орденъ Даннеброга, основанный славнымъ предкомъ нашимъ святымъ Вальдемаромъ.

„Принимая во вниманіе, что почетный орденъ этотъ былъ учрежденъ въ память о Даннеброгскомъ знамени, ниспосланномъ небомъ нашему благословенному королевству“,

„Что, слдовательно, противно было бы божественному учрежденію этого ордена, если какой либо изъ кавалеровъ его станетъ безнаказанно совершать преступленія противъ чести и святыхъ законовъ церкви и государства“,

„Повелваемъ, колнопреклоняясь передъ Господомъ, чтобы кавалеръ, вроломной измной предавшій душу свою демону, былъ посл публичнаго позора, навсегда лишенъ почестей нашего королевскаго ордена Даннеброга“.

Президентъ закрылъ книгу.

— Орденеръ Гульденлью, баронъ Торвикъ, кавалеръ ордена Даннеброга, вы признаны виновнымъ въ государственной измн, въ преступленіи, за которое вамъ отрубятъ голову, тло сожгутъ, а пепелъ развютъ по втру… Орденеръ Гульденлью, измнникъ, вы недостойны считаться въ числ кавалеровъ ордена Даннеброга, приглашаю васъ смириться духомъ, такъ какъ сейчасъ, всенародно, вы будете разжалованы именемъ короля.

Президентъ протянулъ руку къ гербовнику и уже готовился произнести роковой приговоръ надъ Орденеромъ, спокойно и недвижимо стоявшимъ передъ трибуналомъ, какъ вдругъ распахнулась правая боковая дверь залы. Вошелъ церковный привратникъ и объявилъ о прибытіи его преосвященства, епископа Дронтгеймскаго.

Старецъ поспшно вошелъ въ залу, поддерживаемый другимъ духовнымъ лицомъ.

— Остановитесь, господинъ предсдатель, — вскричалъ онъ съ живостью, какой трудно было ждать при его возраст: — Остановитесь! Благодарю Создателя, я прибылъ какъ разъ вовремя.

Присутствовавшіе удвоили вниманіе, предчувствуя, что случилось что-нибудь важное. Предсдатель съ досадой обратился къ епископу:

— Позвольте, Ваше преосвященство, замтить, что ваше присутствіе здсь теперь безполезно. Трибуналъ приступаетъ къ разжалованію осужденнаго, который затмъ подвергнется смертной казни.

— Остерегитесь коснуться того, кто чистъ передъ Господомъ, — сказалъ епископъ: — осужденный невиненъ!

Ничто не можетъ сравниться съ восклицаніемъ изумленія, огласившимъ своды залы, съ которымъ смшался испуганный крикъ предсдателя и секретаря.

— Да, трепещите, судьи, — продолжалъ епископъ, прежде чмъ предсдатель усплъ вернуть свое хладнокровіе: — трепещите! Вы готовились пролить невинную кровь.

Между тмъ какъ предсдатель старался преодолть свое волненіе, Орденеръ смущенно всталъ на ноги. Благородный юноша опасался, что обнаружился его великодушный обманъ, что нашлись доказательства виновности Шумахера.

— Господинъ епископъ, — сказалъ предсдатель: — мн кажется, что въ этомъ дл преступленіе, переходя съ головы на голову, стремится избгнуть наказанія. Не довряйтесь обманчивой вроятности. Если Орденеръ Гульденлью невиненъ, кто же тогда виновенъ?

— Сейчасъ узнаете, ваше сіятельство, — отвтилъ епископъ.

Затмъ, показавъ трибуналу желзный ящикъ, который несъ за нимъ служитель, онъ продолжалъ:

— Господа, вы судили, блуждая во мрак. Этотъ ящикъ заключаетъ въ себ чудный свтъ, который разсетъ тьму.