А пока буду работать, буду рисовать и читать, приготовлять матеріалы для своей второй диссертаціи: со мною вс нужныя книги, со мною полотно и краски, а кругомъ прекрасная, могучая природа.

Время шло, прошелъ мсяцъ. Я чувствовалъ себя иногда легче, спокойне.

Но все это было днемъ, на яву, а приходила ночь, я засыпалъ, и тутъ ужъ не могъ владть собою, тутъ ужъ не могъ отгонять Зину: она приходила какъ и въ далекое время моей первой юности, приходила свтлая и чистая, и вся душа моя рвалась къ ней навстрчу. Она говорила мн что свободна, что послднее испытаніе окончилось, что тотъ человкъ, которому она продала себя и который стоялъ между нами, умеръ и что она теперь моя, на всю жизнь, безраздльно. «Въ теб одномъ все мое спасеніе, — говорила она:- разбей мои цпи, прогони злыя чары, и мы будемъ счастливы!»

Я просыпался, еще весь полный блаженства, и невольно мечталось мн: «да, вдь, можетъ-же это быть! Больной старикъ не вченъ… и, если она тогда придетъ ко мн, я спасу ее; о, тогда я спасу ее!»

Этотъ старикъ долгое время не имлъ для меня никакого значенія: я только недавно разглядлъ его; но теперь, почему-то онъ начиналъ представляться мн единственною преградой, мн казалось, что только его присутствіе и длало меня слабымъ, а не будетъ его, и я вырву ее изъ мрака.

Но я не смлъ этого ждать… Да и придетъ-ли она тогда ко мн?!.

Бывали у меня и другіе сны, другія грезы. Иногда цлую ночь страшный кошмаръ душилъ меня; Зина являлась мрачная и ужасная, съ окровавленными руками, и говорила мн: «я его убила!» Она простирала ко мн свои руки, съ которыхъ струилась кровь, обнимала меня, и я захлебывался кровью, задыхался, рвался изъ ея объятій. Тогда, она брала ножъ и погружала его по рукоятку въ грудь мою. И я чувствовалъ что умираю, а она стояла надо мной и злобно смялась…

Я просыпался, я какъ безумный выбгалъ на воздухъ и бродилъ по горамъ, во мгл и сырости уже поздняго осеннняго разсвта.

Какъ-то возвращался я домой. Тишина природы въ этотъ день на меня особенно успокоительно дйствовала.

Моя дверь, по обыкновенію, была не на запор; сумерки уже совсмъ сгустились. Я вошелъ въ темную комнату, подошелъ къ столу, вынулъ спичку и зажегъ свчу. И вдругъ, въ нсколькихъ шагахъ отъ себя я увидлъ черную фигуру. Невольнымъ движеніемъ я отшатнулся, закрылъ глаза, открылъ ихъ снова… фигура не пропадала.

Свча, медленно разгораясь, освщала ее больше и больше: на меня глядло блдное лицо Зины.

Я опять закрылъ глаза и схватился за голову: «призракъ!» подумалъ я… я ни на минуту не усомнился, что нахожусь снова предъ галлюцинаціей. Мысль о возможности появленія живой Зины не приходила мн въ голову, и тмъ боле, что ничто не нарушало тишины комнаты. Призракъ съ ужасающею ясностью, молча и неподвижно, стоялъ предо мной. Я нсколько разъ закрывалъ глаза и открывалъ ихъ, пока наконецъ совсмъ не разгорлась свча, и я не понялъ, что это живая Зина.

Вотъ она покачнулась и протянула мн руку. Я едва не вскрикнулъ. Она прикоснулась ко мн такою холодною рукой, была до такой степени страшно блдна, а глаза ея такъ неестественно холодно блестли, что въ ней ничего не было живого. Страхъ, паническій страхъ охватилъ меня, я выдернулъ отъ нея свою руку и бросился вонъ изъ комнаты. Но она успла удержать меня и наконецъ заговорила:

— Да ты, кажется, въ самомъ дл принялъ меня за привидніе? Это я, живая, не бойся… Видишь, я исполнила свое общаніе: я къ теб пріхала…

Она сказала все это какимъ-то не своимъ голосомъ и продолжала дико и мертво глядть на меня. Отъ нея вяло такою смертью, и во всемъ этомъ появленіи ея было столько страшнаго, столько поднято было имъ во мн невыносимыхъ предчувствій, что я почелъ-бы себя счастливымъ, еслибъ это былъ призракъ только, привидніе, а доживая женщина.

— Зачмъ-же ты пріхала? Какъ ты пріхала? Гд мужъ твой?

— Я теб говорила, что пріду — и пріхала; я предчувствовала, что пріду. Мой мужъ умеръ, я одна.

— Умеръ! — закричалъ я, вздрогнувъ всмъ тломъ. — Умеръ?

— Да, умеръ, — прошептала она, медленно опускаясь въ кресло и продолжая смотрть на меня неподвижными глазами.

«Господи, что-же тутъ такого необыкновеннаго, что онъ умеръ, больной давно, старикъ? Не самъ-ли я по временамъ ожидалъ его скорой смерти? Отчего-же мн такъ страшно смотрть на нее? Неужели я врю своимъ снамъ, своему бреду?»

Дрожь пробгала по мн все сильне и сильне, я не отрываясь глядлъ на Зину. Я чувствовалъ, какъ весь холодю, какъ стучатъ мои зубы, и начиналъ все ясне и ясне понимать, отчего я холодю, отчего мн такъ страшно.

— Это ты его убила! — неожиданно для самаго себя произнесъ я и, шатаясь, схватился за стулъ, чтобы не упасть, но всетаки ни на секунду не оторвался отъ лица ея.

Она молчала, она оставалась такою-же блдною, каменною, спокойною.

— Отвчай мн, отвчай мн! — задыхаясь повторялъ я. Отвчай!..