Входя въ ея гостиную, я чуть не наткнулся на Рамзаева. Онъ стоялъ со шляпой въ рук и застегивалъ перчатку. Зина была рядомъ съ нимъ и очевидно что-то ему сейчасъ говорила. Она, по обыкновенію, чуть замтно покачиваясь, подошла ко мн и крпко сжала мн руку. Съ Рамзаевымъ мы не поклонились. При вид его мое раздраженіе усилилось еще больше. Мн захотлось еще разъ назвать его подлецомъ и посмотрть, какъ онъ опять промолчитъ на это названіе. Но я далъ Зин честное слово его не трогать, къ тому-же въ сосдней комнат я слышалъ шаги ея мужа и, конечно, жаля старика, долженъ былъ молчать.

Рамзаевъ отлично понималъ мое положеніе. Поэтому онъ нисколько не спшилъ уходить, нахальнйшемъ образомъ длалъ видъ, что меня не замчаетъ, и даже два раза посмотрлъ на меня, какъ будто въ пустое пространство.

— Такъ я завтра-же съзжу на почту, все устрою и дамъ вамъ знать, а засимъ до свиданія, — спокойно сказалъ онъ Зин.

Она вышла его проводить.

Я едва владлъ собою. Я хорошо понималъ, что Рамзаевъ нарочно хвастается предо мной, что вотъ она поручаетъ ему свои дла, что онъ близкій ей человкъ, другъ дома и что моя исторія съ нимъ нисколько не испортила ихъ отношеній. Но, вдь, я и такъ, безъ этихъ вншнихъ доказательствъ, все равно давно ужъ понималъ, что тутъ есть какая-то близость и даже, можетъ быть, гораздо боле серьезная, чмъ дружеское исполненіе порученій и веденіе длъ. И эта близость, это что-то таинственное, что было между ними и что я и сейчасъ замтилъ, по тому какъ они глядли другъ на друга, возмущало мою душу…

Шевельнулась портьера, выглянула голова старика.

— Здравствуйте, голубчикъ, — сказалъ онъ мн, своимъ тихимъ, кроткимъ голосомъ. — Только не подходите, не подходите: вы съ холоду! Обогрйтесь…

Онъ спрятался за портьеру.

Вошла Зина. Я хотлъ было выразить ей все, что мучило меня и возмущало по поводу Рамзаева; но взглянулъ на нее и не сказалъ ни слова. Она тоже ничего не говорила. Она подошла ко мн, спутала мн рукою волосы, а потомъ сла къ роялю и заиграла что-то очень странное, длинное, безконечное, гд по временамъ мн слышались какіе-то колокольчики, каждый разъ больно ударявшіе мн въ сердце и голову.

Я придвинулъ кресло къ самой ея табуретк. Мы почти касались другъ друга. Мы могли говорить тихо, тихо, и старикъ не могъ насъ слышать изъ сосдней комнаты, гд онъ, кажется, уже дремалъ за своею газетой. На далекомъ угловомъ столик слабо свтилась лампа, прикрытая темнымъ абажуромъ. Я чувствовалъ, какъ необычайный мракъ начиналъ окутывать все предо мною…

— Что длать, Зина? — почти безсознательно прошепталъ я.

— Что, что длать? — повторила она.

— Что длать человку, который идетъ во мракъ и наврное знаетъ, что нужно идти впередъ… его мозгъ работаетъ, его чувства напрягаются невыносимо, но онъ ничего не видитъ, не слышитъ, не понимаетъ. Предъ нимъ мелькаютъ только туманные призраки, и онъ сейчасъ-же сознаетъ, что это призраки его воображенія, а не живые, настоящіе предметы…

— Коли человкъ силенъ, такъ онъ долженъ знать, что ему длать, — шепнула Зина, и новый колокольчикъ, сорвавшись съ клавишей, злобно ударилъ меня.

— Ахъ, Зина? — вскрикнулъ я, даже невольно схватившись за грудь. — Да, вдь, всякая сила только тогда можетъ выказаться, когда есть съ чмъ бороться, когда то, что побороть нужно, видно! А, вдь, въ этой темнот ничего не видно и не слышно, силу-то и обратить не на что! Она можетъ только нестись куда-то впередъ, въ пропасть…

— Нестись!.. То-есть сложить руки и отдаться теченію, какая-же это сила? Это слабость?.. — усмхнулась Зина, искоса и лукаво взглянувъ на меня.

— Нтъ… это не «по теченію», это бездна… это несчастіе и безуміе…

— Можетъ быть, ты и правъ, только я не понимаю, зачмъ все это; ничего этого нтъ и быть не можетъ…

И она оборвала свою музыку цлымъ дождемъ невыносимыхъ колокольчиковъ.

Я поднялся съ кресла и взглянулъ за портьеру, старикъ лежалъ въ своемъ мховомъ халат на кушетк; газета свалилась на коверъ, очки спустились къ самому кончику носа. Глаза были закрыты и старое, красивое лицо его показалось мн до такой степени безжизненнымъ и страшнымъ, что я наврное-бы подумалъ, что онъ уже умеръ, если-бы тоненькій свистъ не выходилъ изъ-подъ сдыхъ, вчно надушенныхъ усовъ его.

— Спитъ? — спросила Зина.

— Да, — отвтилъ я, возвращаясь въ гостиную.

Зина сла на маленькомъ диван. Я попросилъ ее подвинуться.

— Ну, вотъ теб мстечко, — сказала она, поправляя платье.

Я слъ рядомъ съ нею и взялъ ея руки; он были какъ ледяныя.

— Холодно, холодно! — говорила она, сжимая мои пальцы:- отъ меня дышетъ холодомъ, да и отъ тебя тоже; мы не согремъ другъ друга, уйди лучше.

Она отшатнулась, освобождая мои руки. Но только что я хотлъ подняться съ мста, какъ ся голова очутилась на груди моей, и она прижалась ко мн, а я крпко ее обнялъ и началъ цловать ея холодный лобъ, глаза и щеки.

Ея губы потянулись впередъ и встртились съ моими. Такъ мы сидли долго и слышали какъ тихо, тихо постукивали часы на камин. Потомъ она подняла голову, открыла на мгновеніе глаза, снова закрыла ихъ и прижалась ко мн еще крпче.

Она заговорила тми прозрачными намеками, къ которымъ стала прибгать въ послднее ьремя, заговорила о томъ, какъ она любитъ его, того таинственнаго человка, о томъ, какъ она ненавидитъ весь міръ, о томъ, сколько въ ней злобы и жестокости, какъ легко ей безъ всякихъ угрызеній совсти быть причиною гибели человка…