Докторъ далъ. Мужикъ затянулся окуркомъ, хотлъ подняться, но не удержался на ногахъ и опять упалъ въ кусты.

— Вотъ какъ разлежался! Вдь это земля меня притягиваетъ, — пробормоталъ онъ. — Тьфу! Неужто купецъ-то ушелъ? «Желаю, говоритъ, видть бабу, которая-бы меня разговорила»… Вашъ-же охотникъ… Ну, у насъ есть такая баба въ Калиновк… Василиса Андреевна… Повелъ я его къ ней… Сли тутъ, выпили…

— Пойдемте, докторъ… Ну, его… — сказалъ охотникъ, одтый тирольскимъ стрлкомъ.

— Постойте… Погодите, Викентій Павлычъ… А молодая и красивая эта баба? — заинтересовался докторъ.

— Ахъ, бабникъ, бабникъ! Пойдемте.

— Погодите. Красивая эта баба?

— Да ужъ баба — одно слово — мое почтеніе! Самая веселая. Ты ей слово, а онъ десять. И псни пть горазда. Ахъ, купецъ, купецъ! Тьфу!

— Постой. Далеко эта баба живетъ?

— Вдова-то? Василиса-то Андреевна?.. Мы гд теперича, баринъ, будемъ?

— Да мы на Разваловомъ болот.

— На Разваловомъ болот? Ну, такъ вотъ тутъ сейчасъ…

— Можешь ты насъ къ этой баб проводить?

— Полноте, докторъ, бросьте… — останавливалъ охотникъ, одтый тирольскимъ стрлкомъ.

— Отчего-же не пройтиться? По крайности увидимъ, какая тутъ дичь есть, которая можетъ купца отъ скуки разговорить. Можешь ты, говорю, проводить насъ съ этой баб? — спрашивалъ мужика докторъ.

— Могу, ваше сіятельство, въ лучшемъ вид могу.

— Ну, веди.

Мужикъ поднялся и, шатаясь, повелъ охотниковъ.

— Оставьте, докторъ… Ну, что вамъ за охота! — все еще отговаривалъ доктора товарищъ.

— Нравы хочу наблюдать. У этой бабы чаю напиться можно?

— Въ ведро самоваръ держитъ, — отвчалъ мужикъ. — Вдова, одно слово — ягода.

— Вотъ видите, Викентій Павлычъ, какъ хорошо. Чаю напьемся у ней, а пость пойдемъ къ себ въ охотничій домъ въ Зеленово. Веди, почтенный, веди.

Мужикъ остановился, поправилъ шапку и, улыбаясь, сказалъ:

— Ослабъ я, ваша милость, очень… Сильно ужъ земля къ себ притянула — вотъ ноги и шатаются. Ежели-бы намъ отъ вашей чести стаканчикъ въ подкрпленіе…

— Ну, пей, пей… Вотъ теб…

Докторъ отвинтилъ отъ горла фляжки стаканчикъ, налилъ настойки и далъ мужику. Мужикъ выпилъ.

— Вотъ за это благодаримъ покорно. Теперь черезъ это лекарствіе мы куда угодно можемъ живо… Одна нога здсь, другая тамъ.

Мужикъ повеселлъ. Докторъ и охотникъ, одтый тирольцемъ, шли за намъ.

Полупьяный мужикъ, спотыкаясь о кочки и гнилые пеньки давно срубленныхъ деревьевъ, шелъ впереди охотниковъ и бормоталъ:

— И куда это купецъ мой дваться могъ ума не приложу! Пили вмст. Если я былъ пьянъ и онъ долженъ быть пьянъ, коли меня сморило и я уснулъ въ лсу, стало быть и онъ долженъ былъ уснуть, потому мы съ нимъ душа въ душу… Онъ стаканчикъ, и я стаканчикъ. Ахъ, Аникій Митрофанычъ, Аникій Митрофанычъ! Вотъ что, господа честные, ваше благородіе… Не завалился-ли онъ какъ-нибудь въ другіе кусты? — обратился мужикъ къ слдовавшимъ за нимъ охотникамъ. — Меня-то вы нашли и разбудили, а его-то нтъ.

— Веди, веди. Показывай, гд твоя магическая баба Василиса Андреевна, которая отъ тоски разговорить можетъ, — сказалъ докторъ.

— Бабу мы найдемъ, насчетъ этого будьте покойны… А вотъ Аникія-то Митрофаныча больно жаль. И наврное онъ, сердечный, гд-нибудь въ кустахъ.

— Да Аникій-то Митрофанычъ твой изъ гостинодворовъ, что-ли? — спросилъ мужика охотникъ, одтый тирольскимъ стрлкомъ.

— Во, во, во… Краснымъ товаромъ въ рынк торгуетъ.

— Ну, такъ успокойся. Онъ уже давнымъ давно около охотничьей избы сосдскихъ куръ стрляетъ. Мн давеча про него нашъ Егоръ Холодновъ сказывалъ.

— Ну?! — протянулъ мужикъ. — Какъ-же онъ меня-то въ кустахъ забылъ и одинъ ушелъ? Вдь другъ, первый другъ. Ахъ, Аникій Митрофанычъ, Аникій Митрофанычъ! А только доложу вамъ, господа, и душа-же человкъ! Вотъ душа-то! Себ стаканчикъ — мн стаканчикъ; себ бутылку пива — мн бутылку пива. И все въ этомъ направленіи.

— Ты къ баб-то веди, а разговаривай поменьше, — перебилъ мужика докторъ.

— Да ужъ пришли. Чего вести-то? Вонъ ея изба стоитъ. Сама она у насъ крайняя и изба у ней крайняя. Такъ крайняя на деревн и стоитъ. Вонъ она…

Мужикъ покачнулся на ногахъ, показалъ на избу, выглядывающую изъ-за деревьевъ, и продолжалъ:

— Самъ становой къ ней чаю напиться зазжаетъ — вотъ она баба-то у насъ какая! Вонъ и кузница ейная стоитъ. Кузнечиха она у насъ. Работника кузнеца держитъ. Мужъ кузнецъ былъ и ей кузницу оставилъ. Дозвольте, господа, папироски? Ужасъ какъ томитъ, не покуривши!

— Вотъ папироска, только не останавливайся.

— Ну, благодаримъ покорно. А то спички есть, а папироски нтъ. Ахъ, купецъ, купецъ! Да неужто ужъ онъ на деревн, у охотничьей избы? Вотъ уха-то! Съ чего-же это я-то такъ напился и уснулъ? Постой… Что мы съ нимъ выпили? На деревн рано утречкомъ пиво пили. Потомъ по холодку пошли… Идемъ — «давай, говоритъ, землякъ, выпьемъ». Онъ три стаканчика, я три стаканчика… Зашелъ разговоръ, что люди по походному коли ежели, то и изъ берестянаго стакана пьютъ. Присталъ ко мн: «сдлай берестяный стаканъ, желаю изъ берестянаго стакана выпить». Ну, я и сдлалъ бурачекъ. Онъ бурачекъ выпилъ, я бурачекъ выпилъ. Ну, а вотъ дальше не помню. Съ чего пьяну-то быть? И ума не приложу, съ чего!..