— Ты меня уморишь, въ гробъ уложишь, — рыдая, говорила Катерина Андреевна и каталась на кровати. — Ты способенъ меня зврски наказать за то, что моя Глафира поучила какую то скверную двку, грубіянку, лнтяйку. Скоро эти двки бить меня будутъ; он меня и за барыню не считаютъ.

Лука Осиповичъ махнулъ рукой и боле уже не вмшивался въ „бабьи дла“. Очень ужъ любилъ онъ жену.

Слыша теперь стованія мужиковъ и дворни, Лука Осиповичъ былъ глубоко тронутъ, но его оскорбляло то, что вс эти люди видимо винили его Катеньку, — то и дло прорывалось словечко неодобренія по адресу Катерины Андреевны. Это убивало Луку Осиповича: ему не хотлось врить, что его Катенька убжала; нть, нтъ, ее увезли, украли, и онъ вернетъ ее!..

Не переодвшись, не сдлавъ никакихъ распоряженій, Лука Осиповичъ поскакалъ въ Москву.

— Побереги ты себя, батюшка баринъ, не загуби сгоряча, — говорили ему мужики, провожая его. — Послалъ бы лучше насъ, мы-бъ теб добыли и женушку твою, и обидчика, на арканахъ бы привели обоихъ да тутъ бы вотъ и казнили.

— Пошелъ! — крикнулъ Лука Осиповичъ Яшк, вскакивая въ сани и не слушая мужиковъ. — Гони до узда во весь духъ, а тамъ я ямскихъ возьму, курьерскихъ.

Мужики постояли, погоревали и разошлись, заперевъ господскій домъ и оставивъ старосту Игната домовничать и хозяйничать. Два мужика и дворовый парень Ефимъ, чувствовавшій себя очень виноватымъ, самовольно отлучились и похали слдомъ за бариномъ.

— Можетъ, мы понадобимся ему тамъ, голубчику, — говорили они.

Пріхавъ въ Москву и остановившись на постояломъ двор, Лука Осиповичъ, не попивъ даже чаю, похалъ разыскивать Черемисова. Въ ту пору сдлать это было не такъ легко, какъ теперь, — адресныхъ столовъ тогда не было, — но кое какъ Лука Осиповичъ нашелъ квартиру гусара и явился туда грозный, готовый на все.

Черемисова въ Москв не оказалось.

— Гд же онъ? — спросилъ Лука Осиповичъ у двороваго человка Черемисова, заспаннаго и полупьянаго парня.

— Ухамши.

— Куда, лшій ты этакій, „ухамши“?

— Къ господамъ какимъ то, къ помщикамъ. Нахали нон поутру какіе то господа, подняли барина съ постели и увезли.

Лука Осиповичъ сдержалъ свое бшенство, досталъ изъ кошелька серебряный рубль и подалъ парню.

— Вотъ теб на водку, любезный, — ласково сказалъ онъ, потрепавъ парня по плечу. — Вижу я, что ты хорошій малый, еще теб на водку золотой дамъ, а ты мн поразскажи кое что о барин своемъ. Ты у него одинъ слуга?

— Никакъ нтъ, сударь. Я ихній крпостной, изъ вотчины папепька ихній меня отпустили, когда баринъ въ полкъ похалъ, ну, и состою, а главнымъ при нихъ — деньщикъ ихній, Бондаренко.

— Онъ гд же теперь?

— Съ бариномъ ухамши. Онъ завсегда съ бариномъ.

— Мордастый этакій, съ большими усами?

— Такъ точно, съ усами.

— Ну, скажи же мн, любезный, вотъ что: твой баринъ привезъ сюда какую нибудь барыню изъ узда?

— Барыню?

Парень почесалъ затылокъ.

— Много къ нимъ ходитъ и здитъ всякихъ мадамовъ, сударь. Есть изъ простого званія, мщаночки тутошнія, швейки, а то вотъ актерки тоже здятъ, но бываютъ и благородныя, а только словно бы не изъ узда, а тутошнія.

— Онъ узжалъ куда нибудь на дняхъ?

— Да онъ и дома то, почитай, не бываетъ, сударь. Завернетъ иногда, переоднется и опять его нтъ день, два, недлю. Какъ вотъ пріхали изъ полка въ отпускъ, такъ все и живетъ.

— Можно мн взглянуть на его комнаты, любезный?

— Почему же не взглянуть? Пожалуйте. Хоромы у насъ не ахти какія, сударь, по холостому живемъ.

Лук Осиповичу захотлось взглянуть на комнаты Черемисова, чтобы найти какую нибудь улику, какое нибудь доказательство, — носовой платокъ Катерины Андреевны, принадлежность туалета, вещицу какую нибудь. Если пропавшая жена была здсь, то очень вроятно найти какой пибудь слдъ. Увы, ничего подобнаго не было. Три комнаты, занимаемыя гусаромъ, представляли изъ себя не то казарму, не то покинутое какимъ нибудь лихимъ малымъ жилище. Тамъ и сямъ стояли раскрытые ломберные столы со слдами мла на сукн, всюду валялись порожнія бутылки, по угламъ стояли трубки съ длинными чубуками, сабли, нагайки, кивера, фуражки; въ зал стояло на козлахъ сдло, другое сдло валялось на диван въ гостинной; пепелъ изъ трубокъ былъ на столахъ, и на окнахъ, и на полу. Въ спальной, съ широкою кроватью, покрытой персидскимъ ковромъ, были разбросаны по стульямъ венгерки, доломаны, чикчиры, ташки, блье, на стн висло оружіе; въ прочихъ комнатахъ стны были голы, и только чернли на нихъ ямки отъ пуль: жилецъ, вроятно, упражнялся отъ нечего длать стрльбою въ цль изъ пистолета. Никакихъ „слдовъ“ Лука Осиповичъ не нашелъ. Что оставалось ему длать? Онъ халъ сюда съ твердымъ намреніемъ сейчасъ, сію же минуту вызвать Черемисова на дуэль, но теперь это намреніе казалось ему страннымъ, нецлесообразнымъ. За что онъ подставитъ лобъ подъ пулю своего обидчика? Для того разв, чтобы тотъ убилъ его и безпрепятственно владлъ его женою? Нтъ, онъ сперва узнаетъ: силой увезъ Катерину Андреевну Черемисовъ или по ея согласію? Если она убжала съ гусаромъ, такъ онъ ее убьетъ, да, ее, — змю, согртую на груди, а потомъ ужъ сведетъ счеты и съ нимъ, съ обидчикомъ, а если онъ увезъ ее силой, укралъ, разбоемъ отнялъ, такъ онъ недостоинъ того, чтобы съ нимъ стрляться дворянину и офицеру. Разбойника надо или просто убить, какъ бшеную собаку, или предать въ руки правосудія и отнять у него его жертву, спасти ее.

— Не могла моя Катенька убжать, не могла, — вслухъ подумалъ Лука Осиповичъ.

— Какъ изволите говорить? — спросилъ парень.

Лука Осиповичъ не отвчалъ ему, вышелъ на улицу, слъ въ извощичьи сани и веллъ везти себя къ коменданту. Тамъ найдетъ онъ защиту, тамъ скажутъ ему, что длать, тамъ помогутъ отнять жену у похитителя. Забывъ, что онъ въ дорожномъ костюм, въ медвжьихъ сапогахъ, немытый, небритый, Лука Осиповичъ похалъ къ коменданту съ твердымъ намреніемъ добиться аудіенціи во что бы то ни стало. Прохавъ улицу, онъ увидлъ дущаго на пар съ отлетомъ Черемисова. Живописно драпируясь плащемъ, заломивъ на бекрень киверъ, халъ гусаръ, гордо посматривая на идущахъ мимо прохожихъ и улыбаясь хорошенькимъ женщинамъ.

— Стой, стой! — закричалъ своимъ зычнымъ голосомъ Лука Осиповичъ и на ходу выскочилъ изъ саней.

Черемисовъ замтилъ его, двинулъ бровями, подумалъ одну секунду и приказалъ кучеру, остановиться. Лука Осиповичъ подбжалъ къ нему и схватилъ могучею рукой возжи у кучера.

— Что сіе значитъ, государь мой? — гордо спросилъ Черемисовъ.

— Это значитъ то, что я убью тебя сію минуту!.. Ты укралъ мою жену?

Черемисовъ безпокойно оглянулся кругомъ. Народъ на панеляхъ остановился и съ удивленіемъ глядлъ на происходившее.