Много было для него интереснаго въ эту поздку въ городъ и даже много пріятнаго и значительнаго. А именно его свиданіе съ старымъ товарищемъ по лейбъ-гусарскому полку княземъ Одуевскимъ и дло крестьянина, отказавшагося отъ военной службы. Но какъ ни интересно и пріятно могло быть что либо вн дома

Уже не жена — (онъ уже боле года какъ вмст ршилъ съ ней перестать быть ея мужемъ), а другъ

про свиданье съ Адуевскимъ, который нарочно прізжалъ, чтобы повидаться съ нимъ.

— Что же, онъ къ намъ не задетъ?

— Нтъ. Да ты и не узнаешь его. Это совсмъ другой человкъ. Ничего похожаго не осталось на прежняго Митю Адуевскаго. Весь въ религіозномъ мір, евангеліе, христіанство... et tout le tremblement13, но очень, очень милъ и какъ всегда во всемъ искрененъ, весь въ томъ, чмъ живетъ.

Для людей нравственно, религіозно чуткихъ не только сглаживаются и раскаяніемъ, и духовнымъ просвтлніемъ, но движатъ впередъ [къ] нравственному совершенствованію

Загорлось ночью отъ грозы, и спалило половину деревни. Изъ первыхъ двухъ дворовъ ничего почти не успли вытащить. Сгорла и лошадь. Обгорлъ мужикъ. Бабы голосили, мужики работали. Евдокимъ Михашинъ, молодой малый — нын[че] осенью на призывъ — вмст съ отцемъ вытаскивалъ съ двора обгорлыя снасти.14

— Чего бльма-то выпучилъ, берись за переводину-то. Аль оглохъ? — крикнулъ на него отецъ. — Евдокимъ встряхнулся, точно разбудили его и15 подался къ отцу. — Смотрлъ Евд[окимъ], въ то время, какъ отецъ окликнулъ его, на подъхавшую къ пожарищу коляску на пар рысистыхъ сры[хъ]. Въ коляск сидла барыня съ двочкой. На козлахъ гладкій съ расчесанной бородой бравый кучеръ въ синей рубах и плисовой безрукавк.

— Чего не видалъ? Полюбоваться пріхали. Ну берись что ль?

Евдокимъ взялся, но онъ плохо слуша[лъ] и понималъ отца, онъ весь б[ылъ] полонъ своим[и] мыслями.16 Онъ думалъ не о пожа[р], не объ отц, матери, а объ совсмъ другомъ. Въ деревн было важное событіе — пожаръ, но у него въ душ вчера только произошло такое важное событіе, что онъ не могъ даже и припи[с]ывать какую нибудь важность общей бд всей слободы — 9 дворовъ пожару,17 такъ важно б[ыло] то, ч[то] случилось въ его душ.18 А именно вчера посл прочтенія книжки, к[отор]ую ему далъ дьяконовъ сынъ, въ первый разъ понялъ, что не ему надо подчиняться той жизни,19 среди к[отор]ой онъ жилъ,20 а21 надо сдлать жизнь такую, какую требуетъ его разумъ, что эти бабы съ иконами, к[отор]ыя должны потушить пожаръ, съ царицей небесной, съ этой барыней на рысакахъ рядомъ съ вдовой Ульяной съ голодными раздтыми ребятами, съ урядникомъ, требующимъ подати, съ гладкимъ попомъ, собирающимъ волну,22 съ Царемъ, сидящимъ тамъ, гд то и думушки не думающимъ объ измученномъ народ,23 съ этими тысячами десятинъ богачей, съ ихъ завода[ми] и фабриками, на к[оторыхъ] живутъ рабами голодные рабочіе, ч[то] всего этого не должно быть, что все это только отъ того, что какъ онъ прежде и какъ отецъ его, и дти, и самые уважаемые, умные мужики, запутаны, обмануты, не понимаютъ и не видятъ правды. Вчера это сдлалось съ нимъ, вчера онъ въ первой понялъ, что онъ былъ окруженъ, какъ и вс деревенскіе, стной, даже сводомъ обмана, невжества, суеврія, и вчера часті этого свода развалилась въ его душ, и онъ увидалъ весь просторный свтъ Божій. И ему страшно, съ одной стороны, стало думать о томъ, какъ онъ могъ жить въ этомъ мрак, и какъ его отецъ и вс деревенскіе могутъ жить такъ. Отвалился одинъ камень изъ свода, и онъ увидалъ весь вольный свтъ и почувствовалъ, что камни24 свода плохо держатъ и что теперь кто вывали[тъ] одинъ изъ нихъ, стоитъ только поналечь хорошенько, и все развалится. И вотъ теперь онъ былъ полонъ этими мыслями и не слышалъ отца и не думалъ о дл, а только о томъ, ч[то] происходило въ его душ.

Сдлалось это вчера, но готовилось это долго, давно уже.

————

— Не понимаю этого упрямства. Зачмъ теб не спать и идти «въ народъ», когда ты можешь спокойно хать завтра съ тетей Врой прямо въ павильонъ. И все увидишь. Я вдь говорилъ теб, что Беръ мн общалъ провести тебя. Да ты, какъ фрейлина, и имешь право.

Такъ говорилъ извстный всему высшему свту подъ прозвищемъ пижонъ князь Павелъ Голицынъ своей 23-лтней дочери Александр, по признанному за ней прозвищу «Рина». Разговоръ этотъ происходилъ вечеромъ 17 мая 1896 года, въ Москв, наканун народнаго праздника коронаціи. Дло было въ томъ, что Рина, красивая, сильная двушка, съ характернымъ голицынскимъ профилемъ, горбатымъ носомъ хищной птицы, уже пережила періодъ увлеченій свтскими балами и была или, по крайней мр, считала себя передовой женщиной и была народницей. Она была единственная дочь и любимица отца и длала, что хотла. Теперь ей взбрела мысль, какъ говорилъ отецъ, итти на народное гулянье съ своимъ кузеномъ не въ полдень съ дворомъ, a вмст съ народомъ, съ дворникомъ и помощникомъ кучера, которые шли изъ ихъ дома и собирались выходить рано утромъ.

— Да, мн, папа, хочется несмотрть на народъ, а быть съ нимъ. Мн хочется видть его отношеніе къ молодому царю. Неужели нельзя хоть разъ...

— Ну длай, какъ хочешь, я знаю твое упрямство.

— Не сердись, милый папа. Я теб общаюсь, что буду благоразумна, и Алекъ будетъ неотступно со мной.

Какъ ни странной и дикой казалась эта затя отцу, онъ не могъ не согласиться.

— Разумется возьми, — отвчалъ онъ на ея вопросъ, можно ли взять коляску. — Додешь до Ходынки и пришлешь назадъ.

— Ну такъ такъ.

Она подошла къ нему. Онъ по обычаю перекрестилъ ее; она поцловала его большую блую руку. И они разошлись. —

————

Въ этотъ же вечеръ въ квартир, сдававшейся извстной Марьей Яковлевной рабочимъ съ папиросной фабрики, шли также разговоры о завтрашнемъ гулянь. Въ квартир Емельяна Ягоднова сидли зашедшіе къ нему товарищи и сговаривались, когда выходить.

— Въ пору ужъ и не ложиться, а то того гляди проспишь, — говорилъ Яша, веселый малый, жившій за перегородкой.

— Отчего не поспать, — отвчалъ Емельянъ. — Съ зарей выйдемъ. Такъ и ребята сказывали.

— Ну спать такъ спать. Только ужъ ты, Семенычъ, разбуди коли что.

Семенычъ Емельянъ общалъ и самъ досталъ изъ стола шелковыя нитки, подвинулъ къ себ лампу и занялся пришивкой оторванной пуговицы къ лтнему пальто. Окончивъ дло, приготовилъ лучшую одежу, выложивъ на лавку, вычистилъ сапоги, потомъ помолился, прочтя нсколько молитвъ: Отче, Богородицу, значенія которыхъ онъ не понималъ, да и никогда не интересовался, и, снявъ сапоги и портки, легъ на примятый тюфячокъ скрипучей кровати.