Он гнал эту мысль, но она не уходила. Она разрасталась и становилась огромной, как гора… черной и огнедышащей. Она показывала на Игната пальцем и дико, истерически хохотала.

–  Я схожу с ума… - он смахнул выступившую на лбу испарину.
– Что же это такое?! Я тоже болен?

До сих пор у него не ладились две вещи - личная жизнь и отношения с дочерью. Теперь все выглядело гораздо хуже. Смолоду он считал себя порядочным человеком, способным на неразумный порыв, на ошибку - но достойным уважения. Сейчас и этого не было.

Когда доктор, уходя, сказал: «Дело движется к развязке», в душе Игната молнией полыхнуло: свобода! Теперь он сможет… И тут же разряд ушел в землю, потух, сменился тайным раскаянием и горем. Зоя прожила с ним бок о бок многие годы, терпеливо сносила его равнодушие, периодические депрессии, ужасные выходки Карины, возникающие, как в каждой семье, неурядицы. Она умела все сгладить, найти компромисс, не мучила себя недовольством, а его - упреками, никогда ничего не просила. Лучшего друга, жену трудно представить. И чем он заплатил Зое за преданность и любовь?

–  Нет, это не я!
– ужаснулся Игнат.
– У меня не может родиться подобная мысль! Это… чудовищно.

Он отрицал собственные чувства, стыдился их и ненавидел себя за это.

Где-то вдалеке, на западной стороне города начиналась гроза - бледные вспышки молний делали небо призрачным, как казались призрачными Сереброву те мысли, которых он боялся и в которых не смел признаться себе. С неба упали первые крупные капли, эти звуки оглушили Игната, вернули его к жестокой реальности. Хлынул ливень…

Господин Серебров поспешил к жене - как она там? В спальне горел синий ночник, Зоя лежала с открытыми глазами, тяжело, хрипло дышала.

–  Ты не спишь?

Лишний вопрос, потому что он и так отлично видел - Зоя проснулась.

–  Дождь… - прошептала она.
– Открой окно.

–  Нельзя, ты простудишься.

–  Открой, Игнат, - попросила она.
– Мне хуже не будет.

Он распахнул створки, свежесть и звуки ливня наполнили комнату.

–  Забыла тебя спросить, - тихо произнесла жена.
– Что сказал доктор? Сколько мне еще осталось?

–  Зоя! Ты поправишься… он обнадежил меня. Новые лекарства…

–  Не лги, Игнат, - перебила Зоя.
– Неужели ты не устал лгать? Успокойся, наконец. Тебе не нужно больше притворяться. Бедный, бедный… как это, должно быть, ужасно - постоянно следить за каждым своим взглядом, каждым движением… словом. Теперь ты вздохнешь с облегчением.

Серебров смешался. Его подбородок дрогнул, во рту пересохло.

–  Ты… догадывалась?

Она кивнула, приступ кашля помешал ей ответить. Серебров подал микстуру, присел на край кровати.

–  И молчала?

–  Разве язык повернется говорить о таком?
– прошептала она.
– Я думать себе запрещала. Пыталась обмануться… Знаешь, получалось…

Он онемел. Выходит, Зоя все знала! Все ли?

–  Когда ты поняла?

–  Не сразу…

Игнат тешился надеждой, что они говорят о разных вещах. Они оба себя обманывали, даже сейчас, на пороге… смерти? Это слово не выговаривалось, не думалось - оно существовало где-то в стороне, на другом берегу. Наверное, и Зоя не осознавала происходящее до конца.

–  Не сразу… - повторила она еле слышно.
– Потом… когда мы праздновали юбилей, десять лет совместной жизни.

–  Еще тогда?

Она не ответила. Тяжелое молчание повисло между ними. Дождь с шумом лил за окном черной блестящей стеной. В спальне пахло водой, ландышевой отдушкой и микстурой от кашля. Серебров чувствовал себя разоблаченным преступником, боялся поднять глаза на жену. Его грех страшен… ох, и страшен!

–  Между вами… что-то было?

–  Зоя! Зоя… умоляю тебя, - простонал Игнат Николаевич.

–  Мне лучше… уйти, - прошептала она.

–  Тебя вылечат, - сказал он, накрывая своей ладонью горячую, сухую руку Зои.
– Я привезу другого специалиста, самого лучшего.

Жена улыбнулась. В синем свете ночника ее лицо тоже казалось синим, а губы - черными.

–  Знаешь, как говорили древние римляне? Прежде, чем обращаться к врачу, вспомни, сколько врачей умерли. По-латыни это звучит великолепно. Может быть, фразу я немного переврала, но смысл сохранился. Если бы врачи были сильнее болезней, они стали бы кастой бессмертных.
– Она замолчала, подавляя приступ кашля.
– Я ведь изучала философию, хотела писать научные труды, а судьба сделала меня домохозяйкой. Но я ни о чем не жалею, Игнат. А ты?