– Ты куда все время смотришь?

– Вот там, прямо на угловом доме скворечник есть – в нем обычно дядя-мент сидит, а сейчас его вроде бы нету, – объяснила я, – Я просто мечтаю попасть в его будочку. Правда! Так прикольно сидеть в стеклянном балкончике и смотреть на всех сверху.

– Может, проще квартиру этажом выше купить?

Мысль была привлекательной, но поразмыслив, я нашла в ней явные дефекты.

– И дышать круглые сутки выхлопом от машин? Ну, уж нет, спасибки, лучше я в ГИБДДэшники подамся и напрошусь дежурить именно на это место.

– Не возьмут тебя. Или возьму и выгонят. Ты же фотик с собой возьмешь и станешь людей фоткать. А людей тут как грязи. И вообще – туда только своих берут. А ты – чужая.

Ну вот, еще на одну мечту стало меньше.

– Ладно, уговорил, купи мне квартиру в этом доме. А еще лучше в доме на Лиговке. Я тебе потом его покажу.

– Прям щас покупать? – растерялся Панк.

Его явно насторожила моя алчность.

– Нет, можно завтра.

Пришлось объяснить ему, что у нас с Дэном игра есть такая. Идем по городу и если что сильно понравится, просим купить. Чаще всего я прошу. Каждый маленький домик, в один или два этажа, втиснутый между более высокими зданиями. Могу попросить машину, если она необычная. Но теперь таких мало попадается, они стали слишком похожими. Но дома и необычные квартиры меня привлекают больше всего. Ведь здорово жить в квартире, у которой есть комната в башне под готической остроконечной крышей. Или в квартире, где по бокам от окна есть по каменному бородатому дядьке? Или барельефной девушке. Или – львиные морды. Или – черт с рожками. Или странные клювастые птицы. Мне еще нравятся кованые решетки, что ограждают балконы. И эркеры мне тоже нравятся.

Вот бы попасть в такие квартиры. Поговорить с жильцами. Узнать, как они живут. Мне кажется, что каждый такой особенный дом не может не изменять людей, кого-то он выживет, пугая и портя судьбу, кого-то полюбит. В общем, я как что красивое увижу, сразу говорю Дэну – купи мне это!

– Наверное, ты сломал Шурику нос, – запоздало вспомнила я.

– Нет. Чтоб сломать шнобель, нужно бить по-другому, – Панк в этот момент уставился на девушку, которая только что купила сосиску в тесте и кусала ее до неприличия эротично.

– Ты есть хочешь?

– Нет. Но хочу, – Панк осекся и начал рассказывать о знакомом реставраторе, который пообещал повеситься на фасаде Зимнего, если не получится спасти хоть часть города.

– Наверное, ему пора покупать веревку.

Мне грустно стало – а вдруг и правда повесится? И ведь ничто от его смерти не изменится.

– Лучше бы он взял ведро с цементом да полез замазывать трещины на руке вон того дядьки на фасаде. Что зазря-то погибать?

Обернувшись на девушку с сосиской, Панк хмыкнул и пообещал передать мои слова реставратору.

Мы снова бездумно заскользили, подхваченные движением толпы. Которая только на первый взгляд казалась безликой. Сначала я отметила для себя, что ночью с веерами тоже немало людей ходит. Потом началась мозаика. Вот тощие ножки моего ровесника, на одной – тату в виде цветочного узора. Вот вальяжная семейная пара, два пузана, смотрят не на город – на витрины. Сосредоточенными покупательскими взглядами. Вот местная достопримечательность – старуха-нищенка, вся в парче, золотой и розовой, в пяти кофтах, трех платках, впилась зубами в вафельную трубочку с мороженым, четыре сумки стоят у ног. А может, она и не нищенка вовсе – я лично ни разу не видела ее с протянутой рукой. Одно точно знаю – она спит в фойе станции Гостиный двор. Вот велосипедист, медленно крутит педали, одновременно напевая кому-то по мобильнику. За ним еще один – вроде бы известный артист, на голове замысловатая тюбетейка, но я рассмотреть не успела. А вот парочка антуражных алкашей, которые обычно промышляют рядом с Елисеевским магазином, на одном как всегда, потрепанный респиратор. Нацепленный на лоб. Панк приветливо машет им рукой, но они его не заметили – увлечены попыткой докопаться до пары гламурных девушек. Девушки пытаются изобразить лицом «ах, какой ужас, что мне приходится это терпеть – не пора ли звать на помощь». Пока никто не кинулся их спасать. Одна и та же машина с ревом гоняла по Невскому туда и обратно. Впрочем, байкеры делали то же самое.

– Глядя на народ, сразу понятно – жить стали лучше. Я помню Невский совсем другим. Я – старый как говно мамонта, – слишком взрослым голосом сообщил Панк.

Мне тоже стало грустно. Особенно, когда попыталась представить говно мамонта. Но расспрашивать не хотелось. Все и так ясно, панков раньше чаще били, за ними охотились, их считали анархистами, нет, их считали умственными уродами, которым не хочется жить так, как учит правительство и церковь. И еще мне было интересно – почему девушки сморят на моего Панка с явным интересом совершенно понятного оттенка.

– А, правда, что геологов кормили мясом мамонта? – мой вопрос здорово развеселил Панка.

– Ну да. Оно же во льду хранилось. Как и то мясо, что мы едим.

– Глупость какая. Я бы ни за что мамонтятину есть не стала. Фиг его знает, отчего он помер. Даже если от старости. Нет, я не могу вообразить юного мамонта, который фигакнулся в лед и там замерз насмерть. Да и что он в этом льду ел? Ясное дело – ничего, значит – оголодал сильно, брел из последних сил, болел, упал и помер.

– А если он весело пасся на зеленой лужайке и его зашибло ледником? – серьезно спросил Панк.

– Ага. С неба льдиной по черепу. Так я и поверила.

– Ну что, я чую, что голова твоя проветрилась? Скорбных мыслей нет? Можно и к дому двигать, – Панк и сам выглядел несвежим.

Мимо нас прошла молчаливая группа ребят, голые ноги, вместо шорт – синие сумки – «мечта оккупанта». Наверное, у сумок не было дна, или дырки для ног. Семеня ногами, мальчишки сосредоточенно цепочкой двигались вдоль поребрика, потом группировались в линию поперек дороги и одновременно садились. Дикое зрелище – ряд сумок, из которых торчали только головы.