Я не вру – так и было.

– Жулье. Почка не может больше двадцати тысяч евро стоить, – важно сказал Дэн.

Тут я не могу ничего утверждать, хотя объявление своими глазами видела. Его любой мог прочитать, хотя у нас торговля органами и тканями человека категорически запрещена. Но торгуют вовсю.

И еще – в этом деле есть хитрость одна – настоящий хирург на нелегальную трансплантацию не пойдет, ему диплома жалко, значит, если я продам почку, ее отчекрыжит жулик-недоучка. А потом подумает и вырежет мне весь ливер на продажу – он у меня хороший, да и по возрасту я подхожу.

Забыв про почки и порченный ноут, я вернулась к окну.

Панка не было видно.

Почку было жалко. Если честно, никто не сомневается, что ее запросто можно продать, но придется тащиться в Турцию или в Германию. Говорят, в других странах жулят по-черному. Сговоришься на изъятие почки, а тебе до кучи кусок печени или еще что почикают. Я где-то читала, что где-то есть целые поселки людей однопочечников. На Украине вроде бы. Наверняка и у нас есть, но кто ж про такое скажет? У нас не принято пугать граждан. У нас принято их доводить до продажи собственного ливера.

Пересчитав свои сбережения, я здорово огорчилась. Наверное, дотяну до маминого приезда. Но про интернет придется забыть надолго. Мои личные драгоценности – велик и фотик продавать не хотелось. Мобилка старая, на нее даже вор не позарится. Уж лучше почку.

Я продолжила ждать Панка.

Позвонить ему, что ли? У него совершенно дикая мелодия в мобилке закачана. Я поначалу не могла понять слов, упиваясь музыкой. А когда Панк, шалея от моей музыкальной необразованности, дал послушать АукцЫон, я вникла и сразу полюбила эту песню.

Ну как не полюбить? В этих словах есть и Панк, и Дэн, я тоже там есть, получается – эта песня про нас всех. Даже про Вову.

Мобильник словно сам оказался в руке, Сердце замерло – вызов пошел. Вот черт – знакомая трель звонка. Побегав по комнате, я отыскала второй мобильник под простыней. Теперь я знала – Панк забыл у меня свою трубку.

В том районе, где у меня таится душа, наползла черная тяжесть. Ум доказывал – ничего страшного нет. Душа протестовала – бойся.

Чтобы успокоиться, я начала воображать, как познакомлю свою маму с Панком. Но лучше, если это произойдет после того, как он построит для меня лавку и сундук. Мама придет в гости, увидит эту красоту и спросит – откуда? И тут я ей расскажу про все. И назовусь гражданской женой. Наверное, Панк согласится считаться моим гражданским мужем. А лавка непременно нужна, иначе мама спросит «а чем он занимается?». Не могу же я ответить – он болтается как говно в проруби ничего не делая. Поскорее бы он вернулся.

Схватившись за мобильник как за спасительный круг, я набрала номер Вовы.

– Он ушел и не возвращается! – крик на грани истерики.

– Давно? Понятно. Сиди дома. Никуда не выходи. Никому не открывай. Откроешь – убью!

Почему-то я ему поверила.

Судорожно порылась в шкафу, ничего не нашла, да и не знала, что мне там было нужно. Посмотрелась в зеркало. Это я? Ну да – я. Мимика только заморозилась. Меня теперь нужно долго обнимать, чтобы лицо перестало быть ледяным.

– Вот, сейчас Панк вернется, – думала я, но даже мысленные слова произносились с трудом.

До чего же пусто стало на душе. Безмолвно. Беспросветно.

Хотела и дальше стоять у окна. Красивая, нарядная, в ожидании… но вместо этого начала бестолково метаться по квартире. То пыталась салфеткой немного вытереть клаву. То кинулась мыть посуду. Уколола вилкой палец. Несильно. Смотрела на кровь, стекающую в воду, и почему-то хотела воткнуть вилку себе в ладонь. Почти решилась, но потом вообразила удивленное лицо Панка, с силой бросила вилку в раковину. Она грохнулась и даже отлетела в остатки пюре. Пюре срикошетило и на меня.

Пришлось переодеться. Домыть посуду, довести кухню до сверкающего состояния.

Через каждую минуту смотрела на двор. Сколько же времени прошло?

Звонок. Музыки про голую довольную луну нет. Ну да – это же мой телефон.

– Я стою у твоей двери.

Проигнорировав тысячу незаданных вопросов и одну надежду в моих глазах, Вова завел меня на кухню. Держал мои плечи. Осторожно, но крепко. Посадил на табурет и сел передо мной на корточки.

– Вспоминай дословно, что он тебе сказал. Куда он ушел?