–  Да ещё и обвиняет меня в массовом убийстве!
– снова подхватил Феодосий.
– Если б не игумен монастыря Апостола Иоанна, гнить бы мне в тюрьме до скончания века за чужое злодейство!

–  В общем, так, - подытожил посланник Велисария, обращаясь к евнуху, - ты сейчас нам расскажешь, где зарыты богатства, мы проверим, если обнаружим - отдадим тебя архонту для свершения правосудия.

У скопца в глазах появилось уныние:

–  Ничего рассказывать вам не стану, - отозвался он.
– За какой такой радостью, если всё равно погибать? Можете искать сундуки сами.

–  А, не хочешь по-хорошему?
– снова закричал инок.
– Ну, тогда расскажешь под пытками.

Каллигон криво ухмыльнулся:

–  Разве ж брату во Христе не грешно грозить пытками ближнему своему?

–  Ты не близкий мне, а убийца и вор. Нет к тебе ни малейшей жалости.

–  Иисус учил проявлять заботу о каждом, даже об убийцах и татях. Значит, ты не настоящий монах - а тем более, крали вместе…

–  Ладно, хватит болтать, - прекратил препирательства Фотий.
– Или говоришь, где сокровища, или отдаём тебя в руки живодёра.

Евнух сохранял скорбное молчание. И смотрел угрюмо, как заплечных дел мастер разжигает огонь в жаровне, чтоб поджаривать ему пятки, как вдевает верёвку в железное кольцо, ввинченное в потолок, чтобы вздёрнуть жертву, заломив ей руки за спину. А когда к пыткам было всё готово, наконец прорезался:

–  Я отвечу на ваш вопрос, если посулите мне жизнь и возьмёте с собою в Константинополь.

–  Ишь, чего захотел, безбожник!
– оценил его слова Феодосий.

Но напарник решил иначе; он сказал:

–  Главное, в конце концов, дело, а не жизнь этого ублюдка. Я согласен: если мы найдём сундуки, ты поедешь с нами.

Черноризец возразил другу:

–  Нет, не с «нами», а с тобою одним. Я отсюда никуда не поеду и останусь в монастыре в Эфесе.

–  Поступай, как хочешь, - отмахнулся Фотий.
– У тебя своя судьба, у меня - своя. Мы обязаны обнаружить похищенное, остальное не так существенно.

Каллигон сказал:

–  Поклянись на кресте, что потом не переменишь данное тобой обещание.

Молодой человек поклялся, и тогда скопец объяснил, где матросы зарыли краденые трофеи. В тот же день оба константинопольца поскакали к пещерам, но копать не пришлось, так как взорам их предстали пустые ямы - кто-то уже за них поработал.

–  Вот проклятье!
– выругался Фотий.
– Евнух нам соврал.

–  Не соврал, - раздалось за их спинами.

Обернувшись, они увидели группу вооружённых гвардейцев во главе с архонтом. Тот стоял, скрестив руки на груди, и смотрел с видом победителя.

–  Не соврал, - повторил чиновник, - сундуки здесь покоились до вчерашнего дня. А вчера скопец выдал место их захоронения мне. И пока вы допрашивали его, я с моими людьми перевёз сокровища к себе во дворец.

–  Ну, так помогите возвратить украденное в казну, - предложил Фока.

Рассмеявшись, архонт ответил:

–  Мне они и самому пригодятся. Мы договорились с кастратом: десять сундуков забирает он, сорок - у меня остаются.

–  Этого не будет, - грозно заявил Феодосий.
– Или о твоих плутнях станет известно императору.

–  Интересно, каким же образом?
– удивился тот.
– Вы отсюда не выйдете, ибо упокоитесь в вырытых могилах, а других свидетелей не имеется.

Но и Фотий был не из пугливых: он достал меч из ножен, прикреплённых к поясу, а приятелю кинул боевой топорик. И сказал, ощерясь:

–  Ну, возьми, попробуй. Мы ещё не разучились владеть оружием.

Оба приготовились к бою. Люди архонта бросились на них, тоже действуя топориками и мечами. Завязалась схватка. Силы, конечно, оказались неравными, но питомцы Велисария действовали искуснее, уворачивались от ударов проворнее, применяли не только оружие, но и ловкие приёмы рукопашного боя - точные удары ногами. В результате от отряда в десять человек вскоре остались только трое, но зато самые здоровые. Одному из них удалось ранить Феодосия, тот споткнулся и едва не упал, но сумел избежать губительного удара и в ответной атаке заколол обидчика. Тут уж силы оставили его окончательно, инок опустился на землю, истекая кровью, и несчастному Фотию пришлось одному сражаться против двух громил. С первым он разделался быстро: неприятель поскользнулся и упал в одну из вырытых ям, а пока выбирался наружу, молодой человек рубанул по шее второго. Первый бросился в новую атаку, и ему на выручку поспешил сам архонт. Свежий, не уставший, он значительно потеснил Фотия, и тому неминуемо пришёл бы конец, если бы поверженный Феодосий не сумел прицельно метнуть топорик, поразивший гвардейца в не закрытый доспехами загривок.

В это время архонт выбил у Фотия клинок и хотел было заколоть, как свинью, но у сына Антонины всё-таки достало выучки уклониться от мощнейшего выпада противника и подсечкой опрокинуть на землю. Поединок перешёл в драку: оба начали кататься в пыли, бить друг друга кулаками в лицо и попеременно душить. И опять бы пасынку Велисария не снести головы, если бы чернец не подполз к дерущимся сзади и не оглушил главу города небольшим булыжником.

Молодые люди, тяжело дыша, приходили в себя. Феодосий стонал, так как рана была очень глубока и кровотечение продолжалось. Кое-как брат его перевязал. Вновь зашевелившегося архонта оглушили повторно и связали по рукам и ногам. Словно куль, положили на его лошадь поперёк седла, на вторую взобрались вдвоём (Фотию пришлось держать изнемогшего Феодосия, чтобы тот сидел верхом прямо) и не торопясь двинулись в Эфес.