Лёжа на террасе, лакомились фруктами, попивали вино, разбавленное водой, и вели беседу. Загорелый, мощный, с волевыми складками возле губ и носа, Велисарий, которому исполнилось тридцать три, был в расцвете сил и мужского обаяния, он смотрел на царя без тени смущения, как на равного, как на близкого, доступного в общении человека.

Глядя на него, император думал: «Он сильнее, чем я. И вполне, при желании, мог бы сбросить меня с престола. Ведь за ним армия. Я держусь его волей. Вдруг поссоримся, и тогда мне несдобровать… Вот и пусть уплывает с армией в дальние края. Расширят границы на западе - несомненная польза!
– но и отвлечётся от планов дворцовых переворотов. И позволит нам заниматься реформами дальше. В добрый путь!» Надкусил финик, выплюнул на тарелку косточку и проговорил:

–  Вы должны спасти моего друга Идельриха, выручить из плена. Идельрих - вандал, но союзник нам, и при нём Африка была фактически нашей. Но проклятый Гелимер с братьями сверг его, заточил в узилище и не хочет подчиняться Константинополю. Это означает одно: война.

–  А Сицилия?
– задал вопрос Велисарий.
– Там пришли к власти неприятели Гелимера. Значит ли это, что они нам союзники? Можно ли использовать Сицилию как плацдарм для выдвижения в Африку?

Самодержец пожал плечами:

–  До конца не понятно. Я на остров посылал магистра Евлогия. И его принимали там с почестями, как встречают друзей. Но уверенности в искренности дружбы у меня нет.

Велисарий рассказывал о проделанной им работе: наготове стоят 500 кораблей, из которых 92 - боевые «дромоны» («бегуны») и на них 2 тысячи человек - воины и гребцы. А всего на кораблях 30 тысяч моряков. А вся армия около 15 тысяч - из которых 10 тысяч пехоты и 5 тысяч всадников, в том числе и наёмных. Перечислил основных командиров: Дорофей, Соломон, Иоанн и Кирилл, Феодор Ктеан и Фара. Командир флота - Калодим из Александрии.

Царь не прерывал доклада стратига [18] , молча надкусил ещё один финик. Сдвинув брови, спросил:

–  А не мало ли пехоты и всадников? У вандалов армия, полагаю, больше.

Лис не возражал:

–  Маловато, конечно. Но откуда взять - без ущерба для обороны, без ущерба для всей казны? Иоанн Каппадокиец, восстановленный вашим величеством в прежней должности, не желал и этих денег давать - говорит, операция бессмысленна, ничего не даст кроме дыр в бюджете и людских потерь.

Автократор ответил:

–  Ты его не слушай, он большой скептик, человек без фантазии, мыслит эмпирически. Мы должны вернуть себе Африку, Италию, Галлию и Испанию. Мы без них не имеем права называться Римской империей. Нам потомки не простят нерешительность.
– Посопел и продолжил: - Разберёшься на месте. В будущем году брошу подкрепление, с кем-нибудь из наших, например - Нарсесом.

–  Было бы неплохо.

–  А Прокопий едет?

–  Непременно едет. Он историк и своими глазами хочет видеть, как мы будем завоёвывать Карфаген. Чтоб запечатлеть на пергаментах.

–  Это очень ценно. Передай, что благословляю его как наследника великого Геродота.
– Отхлебнул вина.
– Сыновья твои тоже едут?

–  Да, беру Феодосия и Фотия. Смелые и умелые воины. Я всегда могу на них положиться.

–  Зять твой, Ильдигер?

–  Несомненно. Он вандал, но крестился по-нашему, из числа сторонников Ильдериха и желает его вызволить.

–  А возьмёшь ли с собой Антонину с девочкой?

–  Антонину - да, я страдаю без общения с нею, не могу расстаться, а тем более на несколько лет, на которые растянется эта кампания. Но дочурку мы оставим на слуг и Магну. Ведь малышке только два с половиной года, и опасно брать её в дальние края, да ещё в поход. Подрастёт - вызовем к себе.

Император знал от супруги, продолжавшей поддерживать дружбу с Нино, о преступной связи последней с молодым Феодосием, доводящимся ей приёмным сыном. Феодора не видела в том большого греха и со смехом говорила Юстиниану: «Наш-то Велисарий рогат! Вот умора! Тоже мне, герой!» Самодержец спрашивал себя: «Ну, а я - с рогами? Вероятно, был - милостью ул-Кайса. А ещё? А теперь? Если у тебя жена - потаскуха, то всегда жди с её стороны измены. Но обратного пути нет. Я умру мужем шлюхи. Как и бедный Лис… Не хочу открывать ему глаза на проделки его дражайшей. А тем более - накануне кампании. Пусть узнает сам. Или пребывает до конца дней своих в счастливом неведении…» Вытер губы салфеткой и сказал напоследок:

–  В среду будет напутственный молебен… Я приду, конечно. И хочу тебя попросить об одной формальности. Но чрезвычайно для меня важной.

–  Слушаю внимательно, ваше величество.

–  Просто Пётр. Ты забыл?

–  Благодарен за честь… Пётр.

–  Поклянись на кресте и в присутствии патриарха, что ни при каких обстоятельствах не захочешь захватить место василевса.

Собеседник вздрогнул, приподнявшись на локте:

–  Ты подозреваешь меня в черных планах? Петра, Петра! Я ли не доказывал полную тебе преданность? И готовность жизнь пожертвовать за любимого государя?