Шрифт:
Я круто отвернулся от афишной тумбы. Ну, что ж, ничего не поделаешь. Одним — боксерские перчатки, другим — стариковский посошок... Я ударил палкой по ледяшке.
Милиционер мне сказал, что на Беговую улицу проще всего проехать на метро. Посмотрев на мою трость, добавил:
— Там пересядете на любой троллейбус.
— Спасибо, — сказал я.
Глупо, но я постеснялся ему сказать, что такой вариант меня не устраивает. Мне просто необходимо было познакомиться с Москвой. Пришлось остановить первого встречного. По кольцу до площади Маяковского, а там направо на первом троллейбусе? Хорошо. Я поблагодарил мужчину в золотых очках и в шапке «гоголь».
Москва из окна троллейбуса возникала передо мной громадная и величественная. Дом, в котором жила Лада, был под стать городу. Я задрал голову и посмотрев на восьмой этаж. По Володиным письмам я знал, что она живет на самом верху. Лифт не работал, и лестница мне показалась бесконечной. Я отдыхал на каждой площадке. Сердце мое билось гулко, когда я стучался в ее дверь... Да, сказали мне, Лада Регинина здесь живет, но она бывает дома не раньше семи часов, так же как и ее хозяйка. Нет ли у них телефона, спросил я. Есть, вот он висит, общий, не запишу ли я номер? Я записал номер, раскланялся и начал спускаться в бесконечность. Спускаться оказалось еще тяжелее, чем подниматься. Как я ни старался, но тяжесть тела то и дело приходилась на больную ногу.
Я вышел на улицу, посредине которой пролегал бульвар. Это была самая широкая улица из всех, что я видел в своей жизни.
Я уселся на скамейку и достал кусок хлеба. Старик в кепке с наушниками наблюдал за мной, глядя поверх газеты. Через несколько минут мы уже были друзьями; может быть, этому помогла моя откровенность.
— Дети, дети... — сказал он.
Его сын погиб в сорок втором, — его надежда и радость.
Мне захотелось снять перед ним шапку, но я сдержался. Мы разговаривали около часа.
— Не горюйте, — сказал он, — я устрою вас в гостинице. У меня там работает зять. Тоже инвалид, как и вы. У них обычно останавливаются комсомольцы вроде вас. Бывают и военные, без паспортов. Идемте, я позвоню ему.
Мы встали и, опираясь на палки, пошли через дорогу. Он отыскал гривенник и вошел в кабину телефона-автомата. Десятью минутами позже я уже сидел в трамвае и махал ему рукой. Трамвай шел узкой улицей мимо старинных домов из красного кирпича. Я смотрел через грязное стекло. Река под мостом лежала серая от копоти, холодной сталью поблескивали полыньи. У Киевского вокзала я сошел. В подъезде гостиницы швейцар внимательно осмотрел мою мятую шинель, но ничего не сказал. Мне пришлось долго ждать. Я сидел смирно, чувствуя себя здесь лишним. У барьера толпилось много народа. Мелькали солидные мужчины в меховых шапках, с пухлыми портфелями... Вся эта история показалась мне авантюрой. Но потом ко мне подошел парень в гимнастерке с заткнутым за пояс рукавом и весело сказал:
— Привет! Это, очевидно, о тебе со мной разговаривал отец?
— Да.
— Обещаю дня на два-три. Не дольше.
— Вполне достаточно. И большое спасибо.
— Чудак, — рассмеялся он. — Ты где воевал?
Я объяснил.
— А я здесь, — он ткнул пальцем перед собой. — Совсем рядом с домом меня ранило, под Малым Ярославцем.
Когда все было готово, я еще раз поблагодарил его.
Он снова рассмеялся:
— Чудак! Мы же оба фронтовики.
В моем номере оказалось две кровати. На одной из них лежал усатый мужчина и читал «Огонек». Не дав мне опомниться, он спросил:
— Не подскажете, как назвать одним словом квашеное топленое молоко?
— Варенец.
— Правильно. А я никак не мог угадать... Вот чертов кроссворд, — говорил он ворчливо, вписывая слово в клеточки. Потом отложил журнал в сторону и спросил меня, откуда я и по каким делам.
Мы долго с ним разговаривали, лежа на койках, разделенных столом. Я все ждал, когда нога перестанет болеть, и представлял, как мы с Ладой встретимся. Потом я подумал: а что, если мы встретимся на матче боксеров? Это могло бы сгладить остроту встречи. Действительно, зачем мне ехать на Беговую, не лучше ли сойтись на матче?
За обедом сосед объяснил мне, как проехать к Колонному залу.
Прямо в кассе Дома Союзов я взял билеты на бокс и из автомата позвонил Ладе. Она уже была дома. Сейчас, сказали мне, она подойдет.
Стараясь сдержать дрожь в голосе, я произнес:
— Ладочка, это я, Саша Снежков. Здравствуй.
В трубке, кроме треска, ничего не было слышно. Потом раздался глухой растерянный голос:
— Здравствуй, Саша. Ты откуда говоришь?
Я объяснил.
— Хорошо, я сейчас приеду. Только договорюсь с соседями, чтобы тебе можно было переночевать.
— Не надо, Ладочка, — сказал я.— У меня все в порядке.
Когда я повесил трубку на рычаг, огромное спокойствие охватило меня. Я выбрался из толпы и, прислонившись к цоколю дома, закурил папиросу из заветной пачки. Сегодня я мог позволить себе эту роскошь. Мне нравилось высокое здание, которое стояло по ту сторону улицы, мне нравились принарядившиеся к вечеру москвичи, мне нравились проносившиеся с шелестом троллейбусы.
Ладу я сразу узнал. Стройная, как лозинка, она пробиралась сквозь толпу. На ней было старенькое легкое пальто в талию и берет.