В конце концов, дрова все-таки занялись. Мы сгрудились вокруг костра, спасаясь от сырости.

Я на секунду почувствовал себя так, как будто не было вовсе этого проклятого Исинграсса, Старика, Дома ожидания и Анкема. Как будто все как прежде.

А утром я проснулся один. Понял это еще до того, как открыл глаза — просто было что-то особенное в звуках ветра. Что-то звенящее.

Костер потух, оставив после себя черное пятно и запах мокрой золы. Вещи Омо лежали на своих местах, постель она убрала. Ее сумка с камнями была открыта; несколько самоцветов лежали на земле, чуть припорошенные снегом. По непонятной причине именно это обеспокоило меня. Она никогда так не обращалась со своими сокровищами.

Винф исчез, как будто его никогда и не было. Ни вещей, и даже вмятины на снегу в том месте, где он сегодня — сегодня? — спал. Не говоря уже об отпечатках ног.

Беспокойство нарастало. Еще вчера я бы обрадовался тому, что меня оставили в покое — я откуда-то знал, что они ушли не просто так, — но то, что Винф снял с меня клятву, запутывало окончательно. Так не должно было быть. Зачем он тогда говорил, куда надо идти? Может, он хотел, чтобы мы встретились возле Поющей пустыни?

Я закрыл глаза, надеясь снова уснуть, но сон не шел. Перевернулся на другой бок. Первым, на что упал мой взгляд, был обсидиан. Он лежал совсем рядом с моей постелью.

Омо никогда не расставалась со своими камнями, снова промелькнула мысль. И не разбрасывала их.

Края у осколка были острыми, порезаться проще простого. Что именно Омо видела через него? Мне ни разу в голову не пришла мысль попросить посмотреть.

Я подобрал его.

Сначала небо. Через обсидиановое стекло оно виделось насыщенно-синим, почти черным, горизонт слегка расплывался. Река оставалась такой же, только где-то ближе к горизонту мигала яркая точка. То, что я увидел потом, заставило меня вскочить — холм, на котором мы ночевали, оказался ничем иным, как общей могилой для нескольких десятков людей. Души, которых пас Степной Пес, частично происходили отсюда.

В остальном Степь напоминала ту, которую я увидел, когда мы с Омо заблудились в темноте. Те же псы и те же души, обычно невидимые.

Я порезался. Обсидиан упал в снег, вслед за ним — несколько капель крови. Мое беспокойство тревожило меня больше, чем боль в руке. Стало ясно, что сидеть спокойно я не смогу, тело требовало движения. Хоть какого-нибудь, желательно — не бессмысленного.

Взять вещи? Не взять? Подобрать обсидиан? Оставить его?

Омо, где ты, чтоб тебя… Винф не пропадет, в этом я был уверен, а вот где девчонка?

Нет. Девчонка бы тоже справилась. Но беспокойство, тем не менее, не исчезало. И что хуже всего, добавилось ощущение, что время на исходе. Я почти услышал, как кто-то произнес это, голосом, в котором было больше льда и металла, чем где бы то ни было на Агатхе.

Какой-то отголосок звука. Я прислушался, и сердце мое упало.

То, что я вначале принял за ее ответ, оказалось песней нимм. Внутри меня была пустота.

Но как же, я не перестал быть Атмагаром, Поющим сердцем, только оттого, что однажды чуть не поддался на их голоса. Ведь так?

Ты и так Поющий, сказали они. Просто ты не впускаешь нашу песню в себя, хотя давно следовало бы. Только послушай… Ниммниммнимм…

Я снова порезался об обсидиан. Странно. Я упустил момент, когда подобрал его. Факт оставался фактом — он оказался в моем кармане.

И тут, пока снова не запели голоса внутри меня, засветился мой гелиал.

Шар пылал с такой интенсивностью, что это мешало видеть окружающее. Я чуть прикрыл глаза, стараясь вновь не провалиться туда, где притаились чудовища, хотя должен заметить, искушение вновь поддаться их песне было почти непреодолимым.

С шаром происходило что-то странное. Хотя ойгур и говорил о нас с Омо, что мы Поющие сердцем, я редко слышал, чтобы мой гелиал издавал связные звуки. Да и "сердцем" я его никогда не считал. Я происходил из страны, где наука была в таком почете, что никому бы и в голову не пришло бы считать мышцу средоточием души. Не говоря уже о том, что само понятие "душа" было достаточно спорным.

Но в этот раз гелиал заговорил. Не словами, нет. Прислушавшись, я вдруг осознал, что эти звуки — точное отражение моих чувств на этот момент.

Где Омо?

На горизонте что-то вспыхнуло, отозвавшись. Гелиал стал расти, все больше и больше, и, в конце концов, я оказался внутри него. Изнутри он выглядел так, как будто какой-то безумный художник пытался нарисовать хаос, причем не красками, а светом. Я на мгновение почувствовал себя так, словно попал в калейдоскоп.

Гелиал сжался. Стало нечем дышать, я подумал, что сейчас задохнусь, но в ту же секунду все прошло.

Раз. И снова сжатие. Гелиал пульсировал. Затем он лопнул, как мыльный пузырь. Я выпал из него, ударившись обо что-то твердое. Лед. Синеющий, готовый треснуть.