Нередко СС и Абвер использовали русских пленных для достижения учебных целей. В специальных диверсионных школах на них отрабатывались всевозможные навыки физической подготовки. Постоянно на пленных русских устраивалась охота с применением боевого оружия, как это особенно практиковали в своем осином гнезде замка Валенштайн истинные «патриоты» Германии, которые после такого обучения направлялись на восточный фронт. Их злоба и ненависть к врагам Рейха была настолько сильной, что ужас охватывал наших солдат в моменты плановых экзекуций со стороны «Айнзатц групп СС».

Утром следующего дня на лице нашей «мишени» даже появился легкий румянец. Мои товарищи по оружию крутились вокруг «Ивана», словно заботливые няни и уже к середине дня, надев на него униформу оберстштурмфюрера СС Шпульке, погибшего накануне, он предстал перед нами, словно доблестный офицер великой Германии. В те минуты он был еще слаб, но уже вполне подходил для выполнения задачи, которая должна была поставить точку в жизни русского аса снайпера.

День выдался на славу, солнце светило необычайно ярко, а голубое небо уходило ввысь и поражало своей необычайной глубиной. Искрящийся снег хрустел под сапогами, создавая завораживающий звуковой фон русского зимнего пейзажа. В отличие от сорок первого в этом году было значительно теплее, да и, учитывая промахи начала войны, в войска на восточный фронт стали поступать более теплые вещи. Поэтому зима эта была не столь роковой для наших солдат, окопавшихся на заснеженных просторах России.

В ту минуту еще никто из нас не знал, что все наши приготовления к акции будут сведены на нет донесением передовых дозоров. Сидя в своих лисьих норах, они в свете луны обнаружили, что с правого берега Двины в нашу сторону передвигаются пятеро переодетых в белые маскхалаты большевиков. Возможно, это была разведка, а возможно и группа прикрытия пресловутого снайпера. В одно мгновение вся большевистская банда была взята под контроль дозорных, которые не сводили с неё своих глаз. Все передвижение группы тут же координировалось по полевым телефонам и уже через час мы знали, где они скрываются.

Наша разведгруппа уже через пятнадцать минут была в полном сборе. Облаченная в зимнюю маскировочную одежду, моя группа в полном составе вышла на это опасное задание.

В то время наша армия почти отказалась от порочной практики зачистки территории при помощи полевых пехотных подразделений. Такие акции, как правило, носили большие жертвы с нашей стороны, а русские, видя свой провал, подрывали себя гранатами. На смену тотальному прочесыванию мы избрали абсолютно другую тактику. Небольшие разведподразделения, словно охотники шли по следу русских до того момента, когда они располагались на привал, вот в это самое время, захватив «Иванов» врасплох, мы при помощи ножей уничтожали русских диверсантов, оставляя в живых одного-двух человек.

Первые километры наша группа проследовала на русских санях, запряженных лошадьми. На подъезде к передовому боевому охранению группа спешилась, и остальной путь проделала, используя лыжи. Через десять минут мы уже вышли на след «Иванов», и, утопая в снегу по пояс, пошли за ними. По всей видимости, большевики направлялись в сторону Беляева, где располагался наш тыловой госпиталь и база отдыха боевых офицеров.

Словно призраки под покровом ночи мы следовали за русской группой на расстоянии вытянутой руки. С каждой минутой напряжение возрастало и мы своей кожей чувствовали, что большевики находятся на расстоянии нашего дыхания. Подкравшись к стоящей на краю деревни риги, моя группа уперлась в кучу отрезанных полевым хирургом людских ног и рук, лежащих под окном этого строения, которые промерзли и были прикрыты толстым слоем снега. Они словно дрова были свалены в кучу и по цвету напоминали перезрелые баклажаны. По всей вероятности, здесь еще в сорок первом размещался полевой госпиталь.

Русские расположились внутри этого сарая, выставив невдалеке свое боевое охранение. С каждым метром сердце вырывалось из груди, когда мы по глубокому снегу крались к «Иванам» держа в своих руках острые армейские кинжалы.

Молниеносный бросок и два трупа с перерезанными глотками уткнулись лицом в снег, не испустив при этом ни звука. Я тогда чувствовал, что мое сердце вряд ли сможет выдержать подобное напряжение, но приказ командира толкал меня, не смотря на жуткий страх, пронизавший мое тело.

Держа в руках кинжал, я первый ворвался в этот сарай и все, что я помню, так это блеск полированной стали удаляющейся от меня. Нож рассек воздух, словно птица, махающая своими крыльями. Несмотря на плохую точность моего броска, кинжал все же достиг цели и ударил жалом лезвия в лицо «Ивану», раскроил ему голову ото лба до подбородка, словно разрезал переспевший арбуз. Разведчик инстинктивно схватил лицо руками и рухнул на пол, истекая кровью.

Видя бессмысленность своего сопротивления, двое других хотели было выхватить гранаты, как два кинжала, брошенные моими товарищами по оружию, свистя, воткнулись в их тела. Один был мгновенно убит, так как острый клинок ножа пробил ему сердце. Второй с пробитым плечом сполз на пол, стараясь все же выдернуть чеку гранаты, но Людвиг ударом сапога выбил её у него из рук. «Иван» упал и стал кататься по полу, держа рукой кровоточащую рану и стараясь остановить хлещущую из неё кровь.

— Фриц, перевяжи его, а то он загнется, — сказал я своему солдату.

Ланге достал перевязочный пакет и, выдернув кинжал, приложил к ране ватный тампон. Обработав её, он перевязал раненого «Ивана» и, воткнув в его бедро укол морфина, посмотрел на меня с вопросом о дальнейших действиях. В ту минуту в его глазах я не видел страха. Его руки все были в крови этого русского, и он старался вытереть их о белый камуфляж разведчика.

— Господин унтер-офицер, ваш приказ выполнен. Этот «Иван» будет жить. Зачем нам возится с этим «Иваном», может лучше его застрелить? — спросил он, доставая из кобуры свой парабеллум.