случае аварии, удержат сани от быстрого погружения. К каждым саням прикрепили по

длинной веревке. Журавлев гикнул на свою упряжку. Под полозьями раздался треск. По

молодому льду побежали волны. Но сани уже вылетели на крепкий лед с

противоположной стороны. Мои собаки, не дожидаясь команды, рванули вслед и также

вынесли воз. Позади саней сейчас же появилась вода.

— Не удержишь, лешой! Все равно пройдем! Ничто не удержит! — кричал

Журавлев, стоя в решительной позе с широко развернутыми плечами.

Трудности пути и опасность вернули моему товарищу прежний задор и

расчетливую смелость. Теперь он справился с горем.

* * *

Метель усиливалась. Но продвигаться еще было возможно, и мы продолжали

путь.

Но вот впереди опять показалась какая-то новая грозная преграда. Оставив собак,

прошли вперед и взобрались на айсберг. Наверху ветер сбивал с ног, и снег здесь был

давно сметен, а снизу снежную пыль так высоко еще не подняло. Окружающий

ландшафт был виден нам точно с птичьего полета.

Однако что же здесь такое? Целые горы льда. Все, что мы видели до сих пор, было

мелочью. Здесь все было скорчено, вздыблено, пересыпано осколками и изрезано

трещинами. В пределах видимости айсберги занимали не менее 70—75 процентов всей

площади. Многие стояли вплотную друг к другу, другие раскололись под чудовищным

напором соседей и вдребезги искрошили встреченные на пути морские льды. Мурашки

пробегали по спине при одном взгляде на узкие расселины между отвесными ледяными

стенами. На дне их темнела вода.

Приближались сумерки. Итти дальше, по выражению Сергея, означало «искать

безголовья». Нашли в одном [164] из ледяных коридоров заветренный уголок и

поставили палатку. Здесь было настолько тихо, что горела незащищенная спичка. А

сверху доносился свист и озлобленный вой метели.

Я пытался подсушить одежду, подмоченную при погружении в трещину, но

пришлось ограничиться одними рукавицами. Приходилось экономить керосин. Да и

одежда и обувь намокли только сверху. К счастью, я был одет так, что вода могла бы

попасть внутрь мехового одеяния только через ворот. Но до этого дело не дошло.

За день мы все-таки прошли почти 20 километров, хотя по прямой вряд ли

набиралась и половина этого расстояния. Однако устали так, точно прошли сотни

километров. Все тело болело, словно изломанное...

Ночью ветер прекратился. С утра 16 марта стояла тихая, пасмурная погода.

Волнами шел туман. Мы вновь забрались на айсберг. На западе видна была стена

глетчера, вдоль которой мы пробирались накануне, а километрах в пяти-шести к

северо-востоку маячил довольно высокий мысок. Это означало, что справа от нашего

пути остался какой-то залив. На северо-востоке виднелись айсберги, которые

остановили нас вчера вечером. Сейчас, при лучшей видимости, не могло быть

сомнений, что они недоступны для езды на собаках, да еще с нагруженными санями.

Достаточно четкая граница скопления айсбергов, в виде высокой, редко

прерывающейся гряды, шла к востоку и недалеко от объявившегося мыска

поворачивала на юг, где как будто становилась более разреженной и не столь высокой.

Решили пробиться к мыску. Быстро свернули лагерь, запрягли собак и тронулись в

путь. Почти три километра шли вдоль полосы айсбергов. Морской лед здесь лежал

высокими валами, словно бушевавшее море замерзло в одно мгновение. В

действительности же это была работа все тех же ледников. Сползая с берегов и напирая

на морские льды, они сжимают их в гармошку, пока гребни складок выдерживают

напряжение.

Туман редел. Его проносящиеся клочья становились меньше. Облака

рассеивались. Начало просвечивать солнце. Мы легко лавировали между ледяными

волнами и уже готовы были торжествовать победу и над айсбергами и над хаосом

искромсанных льдов. Но торжество наше было преждевременным. Ледяные валы, по

мере приближения к берегу, становились все выше и круче. На некоторых из них по

самому гребню начали попадаться трещины. Другие валы вздымались непроходимыми