— Правда, хорошо? — спросила она Феликса.

— Да! — ответил юноша.

Ему было весело, но радость эта исходила прежде всего оттого, что Отилия была рядом с ним. Девушка же, наоборот, радовалась снегу, морозу, самой прогулке и тай­ком дружескими жестами одобряла мальчишек, которые пытались прицепить свои салазки к саням. Выехали на шоссе. Снегу было так много, что дворники едва успевали сгребать его в большие, похожие на нафталиновые, кучи вокруг лип по ту и другую сторону дороги. Отилия, ткнув пальцем в спину извозчика, одетого в тяжелый тулуп, дала знать, чтобы он остановился. Она выпрыгнула из саней и с наслаждением упала на спину прямо в сугроб. Рас­красневшееся нежное лицо девушки было свежо, как яб­локо. Изо рта на морозе выходили клубы пара. Это ее очень забавляло. Она подозвала Феликса и, надув щеки, стала ему показывать, как валит пар. Феликс ощутил тон­кий аромат, примешавшийся к вяжущему запаху снега. Скользя ботинками, Отилия бросилась по снегу, крича вслед какой-то компании, ехавшей на целом санном поезде, который везли две лошади, запряженные цугом. Словно изнемогая, она падала то в один, то в другой сугроб. Она была в снегу с головы до ног, снег запорошил ей волосы, уши, глаза. Несколько ребятишек столпилось вокруг нее, потом они разбежались, и один из них стал бешено бом­бардировать ее снежками. Отилия наклонилась и тоже бросила в него снежком, закричав:

— Мошенник!

— Не так, — поправил Феликс, — а мо-мошенник! Оба рассмеялись. Когда они опять сели в сани, Отилия сказала:

— Как, должно быть, замечательно теперь в имении у Паскалопола, среди снежных полей! Мчаться в безумной скачке, словно под allegro на фортепьяно.

Феликс ничего не ответил, только улыбнулся, как по­казалось Отилии, принужденной улыбкой. На проспекте Виктории, недалеко от дома помещика, Отилия после дол­гого молчания взяла Феликса под руку и робко предло­жила:

— Как ты думаешь, может, нам навестить Паскало­пола? Ему было бы очень приятно. Я уверена, что он ску­чает.

Феликс не мог скрыть своего недовольства.

— Зайди ты одна, я тебя подожду. Если ему доставит удовольствие твой визит, то что касается моего прихода — я в этом вовсе не уверен.

Отилия сделала легкую гримаску, ничего не ответила и, несмотря на все просьбы Феликса, не согласилась оста­новить извозчика. Они вернулись домой. Хотя уже стемнело, в доме не было видно ни одной зажженной лампы. Слегка удивленная, Отилия вошла внутрь.

Вдруг послышался крик, и девушка, бледная, вся дро­жа, бросилась в объятия Феликса.

— Что случилось?

— Папа! — плакала Отилия.

Феликс кинулся в дом. Ему показалось, что он заметил что-то черное, распростершееся у стола. Он нашел спички, зажег лампу и увидел дядю Костаке, который лежал на полу и тихо стонал. С трудом он поднял его у перенес на диван. Испуганная Отилия глядела на Феликса, присев у самой двери.

— Нужно послать Марину за доктором.

Отилия выбежала и нашла старуху, которая спала одетая в своей комнате. Услышав, что дядюшке Костаке плохо, она, полусонная, не говоря ни слова, вместо того, чтобы идти за врачом, бросилась к Аглае, и через минуту вся банда стремительным маршем уже направляла к месту происшествия. Старик не умер. Он даже не потерял сознания. Одной рукой он с трудом ощупал пояс прошептал:

— Паскалопола!

Феликс едва успел передать Отилии, что старик хочет видеть помещика, как в комнату набились Аглае, Стэникэ, Аурика, Тити и Марина.

Марина, как бы насмехаясь, заметила:

— Отилия сказала, чтобы я позвала доктора!

— Иди ты со своим доктором, — завизжала Аглае, — зачем он нужен теперь, этот доктор!

— Что правда, то правда, — добавил Стэникэ. — По­сле второго удара можно класть в могилу. Разве вы не видите, что он умер? Да простит его бог!

И он весьма набожно перекрестился.

Принесите свечу, чтобы все было по-христиански.

Дядя Костаке, к явному разочарованию всех присут­ствующих, стонами опроверг заключение о своей смерти. Стэникэ почувствовал себя обязанным обнадежить Аглае хотя бы шепотом:

— Что бы там ни было, не выкарабкаться ему, мне врач говорил.

— Уж лучше бы прибрал его бог, — высказала свое мнение Аглае, — чем и самому страдать с параличом и нас заставлять мучиться.

Отилия выбежала за ворота. Ей посчастливилось еще застать сани, в которых они приехали, потому что извоз­чик слез с облучка и веничком обметал снег.

— Пошел быстрей, — закричала Отилия.

Извозчик щелкнул кнутом, и сани бешено понеслись, оглашая улицу веселым звоном бубенцов. Отилия сидела неподвижно, устремив взгляд в пространство.

Феликс принес немного снега и положил старику на голову, хотя и понимал, что это бесполезно. Его нужно было бы раздеть, но Феликс знал, что у старика есть при себе деньги, и не хотел его выдавать. Раздеть Костаке предложил Стэникэ.

— Надо снять с него одежду, пусть ему легче ды­шится. Мы обязаны сделать все, что можем.

И он бросился стаскивать платье с дядюшки Костаке. Но тот издал страшное мычание, похожее на рев, кото­рое всех напугало, и еще крепче ухватился руками за живот.

— Как будто у него желудок болит! — заметил Стэ­никэ, внимательно глядя на старика. («Здесь что-то кроется!» — подумал он.)

— Смотрите в оба, — приказала Аглае. — Чтобы и иголка из дому не пропала. Ночью здесь будем спать, чтобы чего-нибудь не случилось.

Вскоре приехал Паскалопол с врачом и Отилией.

— Чего ему здесь нужно! — прошептала выведенная из себя Аглае дочерям.