– С переломанной ногой, думаю, получится самое то! – весело добавил Игнат. – Глядишь, появится время поразмышлять над бренностью сущего! И пыл свой любовный охладить!

– Где ты слов-то таких понабрался? – смеясь, поинтересовался Мишель.

– Книжки мудрёные читаю! – то ли всерьёз, то ли в шутку ответил Игнат. – Так и что, надолго его туда? Пока не сдохнет?! – с надеждой добавил он.

– Нет, зачем? На пару дней. Потом повяжем ему на шею красный бант и привезём к отцу на Остоженку.

– А может, лучше всё-таки там оставим? – всё ещё веря в торжество справедливости, спросил Игнат.

– Нет, убивать мы его не будем, – твёрдо сказал Мишель, и тон его не оставлял ни малейших сомнений – решения он не изменит. – Поезжай в усадьбу, сделай всё, как я сказал, и оставайся там. Завтра с утра я приеду, мне будет нужна карета. И ты.

– А барышня как же? – осмелился спросить Игнат, которому больно понравилась рыжеволосая красавица, новая знакомая его хозяина.

– Сегодня, я думаю, с ней уже ничего не случится. Отец уверен, что Георгий с ней, и вряд ли до утра пришлёт кого-то ещё. Утром я сам её заберу, – Мишель подавил улыбку, – и уж можешь не сомневаться, пока она со мной – ничего с нею не станется.

– Ох, ваше благородие, дай-то бог! – постеснявшись ещё немного, Игнат добавил: – Уж больно барышня-то хороша!

Святая правда! Однако Мишель продолжать разговор не стал и демонстративно кивнул своему верному помощнику на дверь. Игнат понял, что хозяин откровенничать не намерен, и о новой барышне своей рассказывать не станет ни за что на свете. Это заставило его вздохнуть, а затем он низко поклонился и ушёл – бедняга Георгий, должно быть, заждался, лёжа в неудобной позе под сиденьем кареты!

Оставшись в одиночестве, Мишель вернулся в гостиную и устало опустился в кресло, где ещё совсем недавно сидела Сашенька. Оно хранило её запах, лёгкий, еле уловимый запах цветочных духов.

"Эти ублюдки едва её не погубили", – подумал Волконский с болью, вспоминая Сашину весёлую улыбку и задорно блестящие глаза. Господи, как низко нужно было пасть, чтобы поднять руку на это невинное создание? Что за чудовище Иван Гордеев? Как он посмел, чёрт подери?! С кем надумал вести войну? – с девицей! С беззащитной и хрупкой девчонкой, годившейся ему в дочери! Ничтожество. Подлое, мерзкое ничтожество! И как только святая и добродушная Юлия Николаевна смогла полюбить этого человека?!

От воспоминаний сделалось совсем тоскливо, а спасения от них не было. Разве что уйти в работу с головой, попытаться сосредоточиться на расследовании, чтобы унять эту острую боль на сердце, что возникала всякий раз, когда он думал о покойной матери.

Ведомый этой мыслью, Мишель потянулся к столу и взял оттуда дело, которое требовало подробного изучения. Он надеялся отвлечься от собственной меланхолии на насущные проблемы, вот только сделал ещё хуже. Не успел он открыть папку, как мысли вновь заработали в совершенно ином направлении – вспомнилось лёгкое прикосновение, когда эта сумасбродная рыжеволосая девчонка вручила ему документ, который он уже и не надеялся заполучить! И то, как она сидела в этом самом кресле, лениво откинувшись на спинку, как золотило уходящее солнце её волосы… мягкие волосы, к которым так приятно было прикасаться!

И вот, заветные бумаги у него в руках, а Мишель всё равно думал не о том, старательно прогоняя из памяти яркий образ, обворожительную улыбку, лукавые карие глаза…

И это не укладывалось ни в какие рамки. Он был вдвойне зол на самого себя оттого, что не мог контролировать собственные чувства, совершенно не поддающиеся объяснению. Мишель всегда гордился своей рациональностью, а потому прекрасно понимал, что никакое повышенное внимание к Александре с его стороны невозможно. Она не его круга, не говоря о том, что она дочь этой продажной Алёны, и самое главное – не время сейчас отвлекаться на посторонние дела, покуда убийца его матери разгуливает на свободе!

Такие мысли, как ни странно, его немного утешили и, усмехнувшись, Мишель пододвинул включенный торшер ближе к краю стола, чтобы свет падал как надо. Откинувшись на спинку кресла, он углубился в чтение, прекрасно понимая, что уснуть этой ночью не получится.

С утра Сашу разбудила хозяйка квартиры, громыхающая, точно пушка, дающая победный залп по неприятелю. "Экая ранняя пташка", – подумала Александра, взглянув на часы. Нужно было собираться, и двигаться она старалась как можно тише, чтобы не привлекать к своей персоне лишнего внимания. Стены здесь, кажется, были и вовсе картонными, а слышимость такая замечательная, что создавалось впечатление, будто Василиса Фёдоровна поджаривает яичницу не в соседней квартире, а прямо здесь, в спальне, у Александры за спиной.

Но бесшумно уйти всё равно не получилось бы – пока откроешь дверь, пока повернёшь все четыре замка – любопытная карга так или иначе явится, или, ещё хуже, начнёт молча подглядывать в дверную щель, чтоб ей провалиться, старой ведьме! Поэтому Саша сочла разумным зайти, чтобы попрощаться и попросить не ждать её возвращения раньше вечера. Конкретнее она сказать не могла. Впрочем, Саша даже не могла сказать, вернётся ли вообще. Гордеев вполне мог сделать так, чтобы она не вернулась никуда и никогда больше.