Шрифт:
Насмешку во взгляде Мишель и не собирался утаивать. И Саша прекрасно это видела и прекрасно понимала, что он хотел этим сказать. Авдеев? Уехал? Что ж, вовремя. И так ли расстроится он, когда узнает? Так ли ему нужна Александра, как он хочет показать? А если нужна: почему, чёрт возьми, Иноземцев, видевший её один раз в жизни, готов был жениться, а «любимый Серёжа» тянул вот уже несколько лет?!
И что на это скажешь? Саша прекрасно понимала, что Мишель кругом прав. Хотя он ещё ничего и не сказал, она по взгляду всё видела и знала – нет смысла спорить. Поэтому, вздохнув вдругорядь, она подытожила:
– Я пропала.
«Видимо, и впрямь всё плохо, – подумал Мишель, глядя на неё. – Раз уж решилась отдать мне недостающую часть дела, значит, потеряла последнюю надежду. Браво, Иван Кириллович! Что же это, вам удалось её сломить? Сомнительно. Наверняка что-нибудь придумает. Сбежит или наложит на себя руки. Авдеев, сукин ты сын, что же ты медлишь? Такую девушку теряешь из-за своей нерешительности!»
Дальше мысли Мишеля приняли такое неожиданное направление, что удивили его самого. И он предпочёл рассуждать о чём-то невинном, например, как ей помочь, и можно ли вообще помочь?
– Погоди отчаиваться, – сказал он тихо. – Из любой ситуации есть выход.
– Вам легко говорить! Не вас выдают замуж!
Мишель усмехнулся, покачал головой и сделал нечто совсем неожиданное – склонился к Саше, коснулся её лица, лёгким движением отведя в сторону медно-рыжую прядь, и вытер горячую-горячую слезинку, бежавшую по щеке. Саша забыла, как дышать, когда он до неё дотронулся. Она просто во все глаза смотрела на него, как утром, в поезде, и медленно погибала.
«Боже ты мой, я, должно быть, сплю!» – подумала она, с трудом переведя дух.
Волконский тем временем заботливо улыбнулся и достал из нагрудного кармана белоснежный платок с золотистым вензелем «V», точно таким же, какой красовался на двери их кареты. И вместо того чтобы отдать этот платок Саше, он сам заботливо вытер её слёзы, при этом то ли невзначай, то ли намеренно коснувшись рукой её мягких, непослушных волос, то и дело спадающих на лоб.
А потом улыбнулся так открыто и доброжелательно, как не улыбался ещё никогда.
– Знаешь, сестрёнка, с тобой гораздо приятнее иметь дело, когда ты вредничаешь и дерзишь, нежели когда вот так… Давай-ка соберись, возьми себя в руки! Мне нужен достойный оппонент в спорах, а не размазня!
Саша уже не могла ни плакать, ни смеяться – вообще ничего. Только продолжать изумлённо таращиться на Мишеля, из дикого зверя превратившегося вдруг в заботливого ласкового ангела.
С Ксенией он, наверное, тоже такой? Да далась ей эта Ксения!
– Пообещай, что больше не будешь плакать, – напутствовал тем временем Мишель, вручив ей платок. – И уж тем более пообещай не делать глупостей. Договорились?
– Да… – пролепетала она то единственное слово, на которое была способна.
– Вот и отлично, – Мишель улыбнулся и, поднявшись со скамейки, дружески похлопал её по плечу. – Не грусти, сестрёнка! После ночи всегда наступает рассвет. Так любил говаривать наш генерал.
И на этой многообещающей фразе он и ушёл, не забыв послать ей ещё одну премилую улыбку, от которой у Саши на сердце запела весна.
«Боже мой, нет, нет, нет!» – отчаянно взывала она к своему здравому смыслу, но, увы, бесполезно. Умом она понимала, что влюбляться в этого человека ей ни в коем случае нельзя. Но глупое сердце всё делало по-своему. Дошло до того, что Саша вполне серьёзно поймала себя на мысли, что ради этой улыбки Мишеля Волконского – ради одной только его нежной улыбки – она готова была хоть сейчас выйти замуж за Иноземцева. Да хоть за всех Иноземцевых разом! Лишь бы только Мишель ещё раз улыбнулся ей, сел рядом, коснулся её волос, щеки и утешал её тихим, заботливым голосом, не забывая при этом улыбаться.
И обо всём на свете она забыла! И о грядущей помолвке, и о конце своей спокойной жизни, и о несостоявшейся карьере доктора – обо всём, кроме ласковых зелёных глаз человека, с которым никогда у неё ничего не получится. А сердце упрямо продолжало верить в чудеса.
После ночи всегда наступает рассвет. Это он правильно сказал.
«Нужно выбросить из головы всякие глупости и навестить Марью Станиславовну, как и обещала!» – строго сказала самой себе Саша, но всё равно задержалась в саду ещё на несколько минут. Требовалось привести себя в порядок, дабы ни в коем случае не являться пред ясные очи Никифоровой заплаканной и растрёпанной. Старушка подмечает всё на свете и вряд ли оставит без внимания Сашин никуда не годный внешний вид, а говорить с ней о причинах не хотелось. Саша вообще предпочла бы никогда об этом не говорить и не думать!
Благо, при Никифоровой удалось держаться молодцом. Спасибо Мишелю, чьих прикосновений и слов Саша до сих пор не могла забыть, и потому болтала с Марьей Станиславовной, борясь мечтательной улыбкой на лице. Глупо это было: жизнь её рушилась, летела в бездну с безумной скоростью, а она так искренне радовалась тому, что Волконский ей улыбнулся!
Ещё бы ему не улыбаться, думала Саша с иронией. Дело-то теперь полностью при нём, он может дать ему ход, как только сочтёт нужным! И улыбка – это слишком малая цена за такой подарок. Но ей и улыбки было достаточно.