Про день рождения Владимира Петровича Саша помнила хорошо, и на этот счёт у неё уже имелись кое-какие соображения.

Попрощавшись с Мариной, Александра вернулась к Караваевой и провела в её обществе ещё какое-то время, обсуждая грядущий званый ужин, что затевала Элла. Потом состоялся разговор с хмурым Воробьёвым, всё ещё переживавшим за брата, но Викентий Иннокентьевич козней Саше не строил, лишь бегло ознакомился с отчётом о проделанной работе, кивнул и разрешил быть свободной. К Владимирцеву идти Саша всё ещё стыдилась, а потому решила прежде зайти к своей любимой Марье Станиславовне.

Никифоровой сегодня было лучше, она с улыбкой на лице продемонстрировала Саше пару лёгких движений своей левой рукой. Совсем чуть-чуть у неё получалось шевелить пальцами, а ведь раньше-то она их и вовсе не чувствовала!

– Это всё благодаря твоей заботе, милая! – приговаривала она, вытирая здоровой рукой слезящиеся глаза. – Если бы не ты, такая чуткая и добрая девочка, я бы так и померла молодой! А с тобой, глядишь, ещё и до старости доживу!

Саша на этот раз решила не молчать и ответить на шутку:

– Марья Станиславовна, до старости вам ещё очень и очень далеко! Конечно, доживёте!

Никифорова скрипуче рассмеялась и вытянула свободную руку, чтобы обнять Сашеньку – та послушно склонилась к ней. И тогда, воспользовавшись моментом, Марья Станиславовна шепнула ей на ухо:

– Как там мальчик твой поживает? Замуж не позвал ещё?

Сашенька удручённо вздохнула и помотала головой. Никифорова на это прищурилась и поцокала языком, вроде как укоризненно.

– Может, ну его к бесу, Саша? Зачем он тебе такой нужен? Им всем лишь бы поиграться, мужчины – они такие! Уж я-то знаю, целых тридцать лет на свете прожила!

– Марья Станиславовна, вам девяносто семь, – печально напомнила Саша.

– Жестокая! Как ты можешь так говорить! – старушка вновь рассмеялась, а затем, посерьёзнев, взяла Сашу за руку и тихо сказала: – Бросай ты его, Саша. Другого найдёшь, в разы лучше, с благородными намерениями! Или ты любишь его? Если и впрямь любишь – то, конечно, беда-а…

«Когда-то думала, что люблю» – подумала Сашенька. Подумала, или сказала вслух?! Она испуганно подняла взгляд на Никифорову, которая словно мысли её читала, а затем на секунду закусила губу и призналась:

– Марья Станиславовна, я, кажется, полюбила другого.

– Батюшки святы! – Никифорова вытаращила глаза и перекрестилась. – Кого же, Сашенька?

– Того, кого никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах не должна была полюбить. Господи, какая же я глупая! – закрыв лицо руками, Саша вдруг расплакалась, неожиданно для самой себя, и тем более для Марьи Станиславовны. Старушка привыкла видеть её всегда твёрдой, уверенной в себе, но уж никак не слабой и беспомощной. Но, признаться, она всё понимала, девяносто семь лет за спиной – это вам не шутки.

– Саша, Саша, ну-ну, детка, успокойся!

– У него есть невеста, Марья Станиславовна, богатая и красивая дворянка, до которой мне так же далеко, как и до него самого! И они скоро поженятся. И когда я думаю об этом, я… я… о, боже, ну почему я такая глупая? – вздохнув, Саша растерянно посмотрела на Никифорову, стыдясь собственной слабости и вообще не понимая, зачем она ей всё это рассказала. Марья Станиславовна, по-прежнему не выпуская её руки из своей, улыбнулась вдруг и перекрестила её.

– Благослови тебя господь, доченька! – прошептала она. – Будь сильной и не теряй веры, и тогда все беды обойдут тебя стороной.

– Спасибо вам за сочувствие, – Саша вытерла слёзы и заставила себя улыбнуться. – Я… не должна была так себя вести, извините. Я в последнее время сама не своя из-за всего этого!

– Саша, девочка моя, мой тебе совет: держись подальше от этих аристократов, милая! Ничего хорошего от них ты не увидишь, только слёзы и страдания. Забудь его. Попробуй забыть.

Забудешь тут! Особенно, когда они совсем скоро породнятся, спасибо Алёне Александровне и Ивану Кирилловичу!

– Ох, Марья Станиславовна… – только и сказала Саша, прекрасно понимая, что Мишеля Волконского она не забудет уже никогда, можно и не пытаться. Ей делалось стыдно самой себя, стыдно, что так глупо влюбилась – в человека, который никогда не посмотрит на неё как на равную. Стыдно за свою мать, которая вела себя и впрямь как последняя дрянь, заставляя страдать и Мишеля, и Юлию Николаевну, ныне покойную. А ещё ей было очень стыдно перед Авдеевым.