Если бы Вера ещё не болтала о Волконском и не портила настроения, стало бы совсем хорошо!

– Он приходит сюда проведать своего друга, Владимирцева Владимира Петровича, – с улыбкой на лице продолжала Вера. – Это наша местная легенда. Он инвалид. Парня серьёзно ранило на войне, и теперь он не может ходить. Матушка его недавно умерла, а невеста сбежала к другому. И никто, кроме князя, не навещает этого несчастного.

– Хм, – только и сказала Александра в ответ. Она не хотела ни слышать о Волконском, ни тем более говорить о нём. Не открывая глаз, она сделала ещё одну затяжку и попыталась отвлечься на другие мысли.

Об этом самом Владимирцеве, например. Надо же, как получилось… и матушка умерла, и невеста бросила, остался совсем один! И молодой ведь, наверное, раз дружен с Волконским.

«Ещё пару мыслей о том, как несправедлива эта жизнь, и я пойду да утоплюсь, прямо сейчас», – пообещала себе Саша и попыталась уловить нить Вериных рассуждений. Та всё говорила без конца о Волконском, но, заметив, что Александре эта тема не слишком интересна, спохватилась и спросила о главном:

– Как всё прошло? Я так обрадовалась встрече с князем, что совсем забыла справиться, прости!

– Хорошо, – ответила Александра тихо.

И пускай это будет первое и последнее «хорошо» в её жизни! Вряд ли она решится повторить тот же подвиг завтра. Непременно сорвётся! Это сегодня, когда её загнали в угол, не оставив выбора, у Саши непроизвольно открылось второе дыхание.

Завтра, она была уверена, такого не повторится.

Оставалось надеяться, что Воробьёв придумает для неё какое-нибудь другое наказание.

Что ж, он и придумал. Ведь никто и не сомневался, что Викентий Иннокентьевич поставит перед Сашей ещё парочку невыполнимых задач? Вот только предыдущие он отчего-то не отменил.

– Как твой первый день, Сашенька? – спросил Воробьёв, воплощение участия и заботливости, когда Александра пришла к нему полчаса спустя. До полудня, когда по договоренности с Алёной заканчивалась её работа, оставалось немного времени, и она решила узнать, не пригодится ли ещё для чего-нибудь Викентию Иннокентьевичу, а заодно и доложить о своих успехах.

– Хорошо. Немного непривычно, ведь раньше я работала только с живыми. Но такой опыт никогда не будет лишним.

– Вот и замечательно! – проговорил Воробьёв, внимательно рассматривая бумаги, лежавшие перед ним на столе. – Завтра продолжите заниматься. Сидоренко сказал, ты установила, от чего умер пациент? Завтра подготовишь мне заключение по новому покойнику, Ипполит Афанасьевич покажет тебе, как оно составляется.

«О, Господи, нет!» – Александра едва ли не застонала в голос, но вовремя сдержалась, а Викентию Иннокентьевичу всё было мало.

– Я тут приготовил для тебя ещё кое-что.

Чтобы уж наверняка!

– Что же? – упавшим голосом спросила Александра, готовая к какой угодно подлости.

– После практики с Сидоренко у тебя ещё останется время до двенадцати, и я хочу, чтобы ты потратила его с пользой, – с этими словами Викентий Иннокентьевич улыбнулся добродушно и протянул Александре две тоненькие папки, взятые со стола. – Я хочу, чтобы у тебя был собственный пациент, как у настоящего доктора.

«Где подвох?» – сразу же задалась вопросом Александра, принимая у Викентия Иннокентьевича папки.

– Ты будешь курировать его, наблюдать и по мере возможности лечить, – продолжил тот. – Если добьёшься прогресса, это будет означать, что ты сдала экзамен экстерном. Как только это случится, я буду ходатайствовать о твоём назначении на должность моей помощницы.

Прекрасные перспективы!

Надо ли говорить, что одним пациентом из представленных Александре на выбор стал обречённый на пожизненную инвалидность Владимирцев, а вторым – девяностосемилетняя старушка Никифорова, пережившая шесть мужей и четыре инфаркта, попавшая к ним в больницу с пятым, парализовавшим всю её левую сторону.

«Мягко стелешь, да жёстко спать, Викентий Иннокентьевич», – с презрением подумала Саша, изучая обе карточки больных.

– Выбирай кого хочешь! – сказал щедрый Воробьёв, но в глаза ей не посмотрел, вернувшись к изучению документов. – Но, должен сразу тебя предупредить, оба пациента сложные. Во всех смыслах этого слова. Владимирцев ни с кем не разговаривает после душевной травмы, а Никифорова выжила из ума и воображает себя наследницей многомиллионного состояния, которое спрятано под её подушкой. Так что, если выберешь её, ни в коем случае не трогай подушку, иначе она обвинит тебя в покушении на её богатства, ха-ха!

«Да вы шутник, батенька!» – подумала Александра, кисло улыбнувшись в ответ, и стала внимательно вчитываться в страницы, исписанные чьим-то аккуратным почерком.

По всему выходило, что предпочтительнее взять Владимирцева – случай, хоть и крайне тяжёлый, но этот-то, по крайней мере, не грозился умереть от старости к завтрашнему утру! А впрочем, когда Сашенька прочитала про самострел, мнение её переменилось. О, нет, оба хороши! Старушка, отчаянно цепляющаяся за жизнь на рубеже собственного столетия, и молодой мужчина, так же отчаянно пытающийся умереть. Его тянуло к неизбежности бесконечное отчаяние, её – собственная старость.