Говоря всю эту чушь, она была так убедительна, что сама почти поверила, что действительно всю жизнь только и мечтала возиться с покойниками. И с довольством наблюдала за Воробьёвым, который явно ожидал другой реакции и теперь попросту не знал, что сказать.

– Я понимаю, я под вашей протекцией, и вы пока ещё боитесь давать мне серьёзные поручения, – продолжила Саша с мягкой улыбкой. – Вы не переживайте, Викентий Иннокентьевич, я не обижаюсь! Я же осознаю, что одна моя незначительная ошибка может стоить вам должности, и поэтому я готова принять любое задание, какое вы мне поручите! И если вы хотите, чтобы я начала со вскрытий – так тому и быть. Тем более, я всегда хотела попробовать…

Ничего подобного, разумеется, она никогда в жизни не хотела. Саша была простой восемнадцатилетней девушкой, с нормальной психикой, безо всяких изуверских наклонностей, и более того – перед мертвецами испытывала тот же трепет, что и любой другой человек.

И положа руку на сердце, Саша плохо представляла себе, как окажется один на один с покойником в холодном подвале, полным крыс и зловоний. Не сбежать бы со страху! А ещё нужно будет взяться за скальпель, и… Ох, её мутило от одной только мысли об этом!

Но Саша была слишком гордой, чтобы показать Воробьёву, как сильно уязвлена. Пусть лучше думает, что она безумно счастлива этому предложению, быть может, это заставит его переменить решение и отправить её к какому-нибудь другому наставнику.

– Я хочу тебя предупредить, что на деле это может оказаться не так заманчиво, как ты думаешь, – справедливости ради произнёс Викентий Иннокентьевич. – Ипполит Сидоренко сложный человек. К нему нужен особый подход. И он не станет с тобой церемониться, если ты вдруг растеряешься, Саша!

– И это тоже прекрасно! – кивнула Александра, ничуть не смутившись таких предсказаний. – Всю жизнь со мною рядом были близкие люди, вы и отец. Вы оба любили меня, и для вас я всегда самая лучшая, вы могли не указывать мне на мелкие ошибки, боясь обидеть. В этом плане ваш Сидоренко намного предпочтительнее, вы уж извините за прямоту. Я лишь хочу сказать, что я для него чужая, и он не станет поощрять меня. А мне, наверное, только это и нужно сейчас. Я очень хочу попробовать сама. Сама, понимаете? Без чьей-либо поддержки! И пусть меня ругают и критикуют! Это очень важно. Это поможет мне понять, стою ли я чего-то, или же вы с папой меня перехвалили, ввиду вашей безграничной ко мне любви.

И она очаровательно улыбнулась в завершение своего монолога. Воробьёв хмыкнул в ответ, лицо его выражало неподдельное страдание. Он хотел сказать, что – о, да, она стоит! И стоит, возможно, гораздо большего, чем им всем кажется. Она находка, удивительно способная ученица, с огромнейшим потенциалом, сообразительная и предприимчивая! И отдавать её Сидоренко, спитому старому алкоголику, это преступление чистой воды!

Но деньги и угрозы Гордеева сыграли свою роль. И ныне Викентий Иннокентьевич искренне желал отделаться малой кровью. Это юное создание, стоявшее перед ним, ещё не нюхало пороху, она была слишком молода, слишком восприимчива, а отец всегда берёг её от потрясений. У неё на столе никогда никто не умирал, она никогда не видела покойников вблизи, а вскрытиями не занималась и подавно. Поэтому, следуя заранее продуманному плану доктора Воробьёва, Александра должна была сломаться в первый же день.

Но это он ещё не знал, с кем связался!

Сидоренко оказался худым долговязым мужчиной, с неприятным, изъеденным оспой лицом тёмно-малинового цвета и крючковатым, заострённым книзу носом. Будь он брюнетом, походил бы на ворона, и голос под стать: низкий, хриплый, каркающий. Сейчас же, на седьмом десятке, волосы его поседели, сделавшись пепельно-серыми, и стало невозможным определить их изначальный цвет.

При первом же взгляде на него, Александра поняла: они не сработаются никогда.

– Если бы не моё опальное положение, послал бы Викентия к чёрту с этими никчёмными учениками! – вместо приветствия объявил он. И в красках озвучил всё то, что он думает о господине Воробьёве, не стесняясь присутствия молодой особы нежного возраста.

Да и глупо, наверное, бояться задеть её нежный слух, с учётом того, чем они собирались заниматься в ближайшие два часа. Это-то, по всем канонам, должно травмировать бедную ученицу куда больше, нежели ненормативная лексика.

– Звать как? – полюбопытствовал он. Не то чтобы вспомнил о хороших манерах – скорее, просто не знал, как к ней обращаться.

– Александра.

– Не женское какое-то у тебя имя! – бесцеремонно ответствовал Сидоренко, оглядывая свою ученицу с ног до головы. Она лишь вздохнула в ответ. Имя и цвет волос являлись теми двумя вещами, что с самого детства не давали Саше покоя, заставляя почему-то неизменно смущаться. Особенно тяжко становилось в те моменты, когда ей с пугающей бесцеремонностью указывали на это, вот как сейчас.

– В честь дедушки назвали, – попыталась оправдаться она. – Впрочем, можете называть меня Анной. Или Викторией! Или Марией? Как вам больше нравится?