О-о, это она искренне храбрилась! Правда, время от времени поглядывала на Иноземцева, пытаясь разгадать, что означает его загадочная усмешка. С появлением Софьи Владимировны разговор сам собой прекратился – она вручила карандаш Сергею, а Александру взяла и обняла, не стесняясь всеобщего присутствия, и шепнула ей в ухо:

– Ты прекрасно держишься, девочка моя! Твой отец тобой бы гордился!

Саша вымученно улыбнулась, а сама подумала, что бы сказал Иван Фетисович, увидев её здесь. Сердце защемило в приступе невиданной тоски, а на душе вдруг стало так грустно.

"Папа-папочка, где-то ты теперь? – подумала она, растерянно наблюдая за удаляющейся хозяйкой торжества. – Жив ли? Вспоминаешь ли о нас?"

Она опомнилась, лишь когда Антон в третий раз позвал её, смеясь задорно над её странной задумчивостью.

– Всего лишь хотел попросить вас вписать моё имя! – объяснил он, протягивая свою карточку.

– Если бы это сказала Ксения Андреевна, я подумала бы, что она желает проверить, умею ли я писать! – сначала сказала, а потом уже подумала Александра, и прикусила язык, но было поздно. Иннокентий Иноземцев уже зашёлся в приступе неприятного, шелестящего смеха, а Сергей улыбнулся уголками губ. Антон только лишь вздохнул и, блестя глазами, сказал:

– Нет. Просто у меня ужасный почерк, а просить Кешу я не хочу. Я и так должен ему круглую сумму, не хотелось бы в очередной раз тревожить его лишним обязательством! – говоря это, он передал Саше свою карточку и будто нарочно коснулся кончиками пальцев её руки. Саша нашла это примитивным, но улыбнуться улыбнулась, и руки не отдёрнула, к величайшей ярости Сергея Авдеева.

– Серёжа, давайте я и вас запишу! У меня каллиграфический почерк, хотя доктора обычно славятся обратным, – с улыбкой произнесла она, даже и не взглянув на разгневанного Авдеева, а просто протянув руку.

Она всё ещё была сердита на него, за всё сразу: и за то, что умолчал об их дружбе с Катериной Волконской, и тем более за то, что так опрометчиво представил её саму своей невестой, пусть не во всеуслышание, а одной лишь безызвестной купчихе Савиновой, но всё же.

А он ей предлагал?! А она соглашалась?! И с какой стати он начал вести себя как собственник?

Боже, дорогой Серёжа, что с тобою сталось? Неужели дело в этих так называемых конкурентах? Господи, нашёл к кому ревновать! Рыжеволосый паяц Голицын и замкнутая ледышка Иноземцев! Хороши кавалеры, один другого потешнее! О-о, Серёжа, что же делает ревность с лучшими из нас?

Саша подписала карточки всем троим, и вновь Голицын коснулся её пальцев, и задержал их в своей руке дольше положенного, и вновь это заметил Сергей, а она, наоборот, сделала вид, что не обратила на эту якобы случайность ни малейшего внимания. С Иноземцевым приключилось то же самое, но он повёл себя с точностью до наоборот, отдёрнув руку как ошпаренный, это заставило Александру еле заметно улыбнуться.

Хмурый Авдеев отдал карточки вновь подошедшей Савиновой, складывавшей их в шляпу своего мужа, и когда все они оказались собранными, игра началась. Первый фант загадывала хозяйка торжества, пользуясь своим правом, и выпал он, как нарочно, Александре.

Но она уже не волновалась как прежде, с кем-то из присутствующих она успела вскользь познакомиться, а другие не выражали особой враждебности. Разве что один из них? – невысокий тощий господин в чёрном, лет сорока пяти, с родимым пятном на щеке и тёмными усами. Голицын потом сообщил, что это не кто иной, как Андрей Юрьевич Митрофанов, собственной персоной.

"Страсть как похож на дочь, – мысленно вынесла вердикт Александра, – так же волком смотрит!"

Фант оказался лёгким: всего лишь сказать фразу "Доброе утро!" на всех известных языках. Что ж, это вышло даже забавным – особенно видеть, как на лицах некоторых господ, явно знавших о плебейской подружке молодого графа, пренебрежённая ухмылка сменяется удивлением, когда она произнесла вполне уверенно – сначала на французском, затем на английском, затем на итальянском (знание латыни помогло), затем, смеясь, на родном русском. После чего полковник Герберт деликатным покашливанием напомнил ещё кое о какой нации, всем известной, но, увы, не упомянутой в сердечном пожелании доброго утра.

Александра невольно рассмеялась, прижав руку к груди, и громким шёпотом сказала:

– Я думала, не положено. У нас с Германией война, как-никак!

Супружеская чета Штайгеров – и та оценила шутку, и под конец своей маленькой сценки Александра умудрилась очаровать практически всех собравшихся под этой крышей, на радость Алёне и графине Софьи Авдеевой.

– Она просто чудо, – шепнул полковник Герберт князю Голицыну-старшему, а младший Голицын вздохнул и сказал Сергею:

– Тебе страшно повезло, братец. Ох, и повезло же тебе!

И лишь Иннокентий Иноземцев молчал, во все глаза наблюдая за барышней, словно боялся что-либо упустить. Пришла её очередь загадывать, и Александра придумала интересное задание – сплясать венгерку. Выпало исполнять полковнику Герберту, от которого, как от человека военного, никто не ждал особенной пластичности, но не одной Саше суждено было удивлять всех этим вечером.

Вызванный дворецкий вместе с горничной убрали ковёр, освобождая деревянные полы, и в течение следующих пяти минут гости с удивлением наблюдали отменный заводной танец бывалого вояки, выдававшего такие пируэты своими лакированными штиблетами, что позавидовала бы даже таборная цыганка.