Темпл посмотрел Маре прямо в глаза:

— Почему кровь?

В ее глазах промелькнуло замешательство, и она на мгновение отвернулась. Что ж, ничего удивительного. Здесь, в этом доме, действительно не место для такого разговора. Но разговор все равно напрашивался, и Темпл не устоял перед искушением.

— Почему просто не сбежать? Зачем изображать собственную смерть?

Он сомневался, что она ответит, но ответ прозвучал:

— Я вообще не планировала обвинять вас в моей смерти.

Темпл ожидал услышать любой из миллиона возможных ответов, но никак не думал, что она опять соврет.

— Даже сейчас вы не хотите сказать мне правду.

— Я понимаю, почему вы мне не верите, но это и есть правда, — негромко отозвалась Мара. — Меня не должны были считать мертвой. Просто обесчещенной.

Темпл не сдержался, и у него вырвался смешок.

— В таком случае… Что же именно я должен был с вами проделывать? Зачем морс крови?..

— Я слышала, что при этом должна быть кровь, — ответила Мара без тени юмора.

— Но не столько же!

Мара снова отвернулась.

— Да, я догадалась об этом, когда вас обвинили в убийстве.

— Должно быть, вы вылили не меньше…

— Почти пинту.

Вот теперь Темпл засмеялся по-настоящему.

— Пинта свиной крови?!

Мара вдруг тоже рассмеялась.

— Но я загладила свою вину. Я очень хорошо обращалась с Лавандой.

— Значит, предполагалось, что я вас обесчещу. — Темпл помолчал. — Но я ведь этого не сделал?

Не ответив на вопрос, Мара продолжала:

— И еще я никак не ожидала, что вы проспите так долго. Я подлила вам опиума, чтобы вы уснули, и позаботилась о том, чтобы горничные успели увидеть вас в моей комнате. — Она посмотрела ему в глаза. — Но клянусь, я думала, что вы очнетесь и спокойно уйдете.

— Вы подумали обо всем.

— Но я перестаралась.

Темпл услышал сожаление в ее голосе. В этот момент музыка смолкла, и Мара, остановившись, тут же высвободила руки. Непонятно только, о чем она сожалела. О том, что сделала тогда, о последствиях своего поступка? Или о настоящем — об обещании, которое ему дала?

Темпл не успел об этом спросить — Мара отступила от него, столкнувшись с каким-то мужчиной в маске, и тот не отказал себе в удовольствии внимательно посмотреть на нее, затем на герцога.

— Глазам своим не верю! Да это же знаменитый боксер из «Падшего ангела»! — осклабилась маска.

— Найдите себе другой объект для восхищения, — проворчал герцог.

— Да ладно вам, Темпл. — Мужчина приподнял маску, оказавшись Оливером Денсмором, королем щеголей-идиотов, тем самым, кто предлагал за Мару деньги, когда она стояла на ринге в «Ангеле». — Уж наверное, мы с вами сможем договориться. Вы же не будете держать ее при себе вечно. — Он повернулся к Маре. — Я заплачу вам вдвое. Втрое!

Здоровая рука Темпла сжалась в кулак, но Мара ответила раньше, чем он успел ударить.

— У вас не хватит на меня денег, сэр.

Денсмор противно хохотнул и снова надел маску.

— Надеюсь, ты стоишь таких хлопот.

Он дернул Мару за золотистый локон и исчез в толпе, оставив Темпла кипеть от злости.

Проклятие! Она защищала себя сама, потому что не верила в его способность защитить ее.

Мара же вернулась к прерванному разговору, словно этой стычки вовсе и не было.

— Я знаю, вам будет неприятно это услышать, но все равно скажу. Поверьте, я и в самом деле очень сожалею.

— Вы ведете себя так, будто ничего не случилось, как будто его тут не было.

Мара пожала плечами:

— Вы имеете в виду этого человека? Мне кажется, так лучше всего, разве нет?

— Нет.

Темпл считал, что для Денсмора лучше всего валяться где-нибудь в канаве физиономией вниз. Ему ужасно хотелось догнать его в толпе и как следует проучить.

Мара внимательно посмотрела на него глазами ясными и искренними. И вдруг сказала:

— Он отнесся ко мне как к проститутке.

— Вот именно!

Она склонила голову к плечу.

— Но разве цель не в этом?

О Господи! Темпл чувствовал себя последним мерзавцем. Он просто не сможет так поступить с ней!

— В любом случае, — продолжала Мара, — я прошу у вас прощения.

Ну вот, теперь она извиняется перед ним! Как будто он не предоставил ей как минимум дюжину причин для ненависти. Сотню!

— Я, конечно, понимаю, что это вовсе не оправдание, — говорила между тем Мара, — но я тогда была почти ребенком и совершала ошибки. И знай я тогда… — Она осеклась.