— Браво, браво! — кричалъ онъ. — Больше грому! Больше молніи! Откройте краны сильне!

Громъ гремлъ, молнія блистала, ураганъ свирпствовалъ, потоки дождя ниспадали сверху. Театральные короли и королевы въ своихъ промокшихъ сатиновыхъ уборахъ, плотно прилипшихъ къ ихъ тлу, бродили по сцен въ вод по колно, но продолжали свои аріи съ прежнимъ рвеніемъ и искусствомъ; скрипачи, помщавшіеся подъ настиломъ сцены, сквозь щели которой лилась на нихъ вода и холодными струйками стекала имъ на спину, давно принуждены были искать спасенія въ бгств, а сухой и счастливый король сидлъ въ своей возвышенной лож и апплодировалъ такъ, что перчатки его обратились въ лоскутья.

— Сильне, — кричалъ король, — сильне, выпустить весь громъ, открыть водопроводъ во всю! Повшу каждаго, кто только откроетъ зонтикъ!

Когда, наконецъ, эта буря, самая ужасная, самая естественная, какія только бывали когда-либо на сцен, кончилась, восторгъ короля дошелъ до послднихъ предловъ.

— Великолпно, восхитительно! — кричалъ онъ. — Бисъ! Повторить еще разъ!

Къ счастію, директору удалось уговорить короля отказаться отъ повторенія, при чемъ онъ доказывалъ, что труппа достаточно поощрена и осчастливлена уже тмъ, что его величество показалъ, что онъ не прочь отъ повторенія; утруждать же себя въ дйствительности слушаніемъ того же акта снова и поощрять этимъ тщеславіе труппы совершенно излишне.

Счастливы были т артисты, которымъ по ходу пьесы въ слдующемъ акт пришлось явиться въ другомъ костюм; они могли хоть переодться, остальные же такъ и остались въ теченіе всей пьесы мокрыми и представляли живописную, хотя и не совсмъ веселую группу. Декораціи вс погибли, опускные трапы набухли такъ, что не могли исполнять своего назначенія по крайней мр цлую недлю, богатые костюмы полиняли и испортились. Вотъ какіе убытки, не говоря уже о масс меньшихъ, повлекла за собой эта замчательная буря. Замчательна при этомъ та умренность, которую проявилъ король, не настаивая на повтореніи. Будь на его мст разнузданная, безразсудная американская публика, нтъ сомннія, что она до тхъ бы поръ требовала повторенія, пока не утопила бы всхъ артистовъ.

Лтніе дни проходили для насъ въ Гейдельберг очень пріятно. Мы пригласили опытнаго дрессировщика и подъ его руководствомъ старательно подготовляли свои ноги къ предполагаемому пшеходному путешествію. Мы были очень довольны успхами, достигнутыми нами въ изученіи нмецкаго языка, а еще больше успхами въ искусствахъ. Для изученія живописи и рисованія мы пользовались уроками лучшихъ художниковъ Германіи: Гаммерлинга, Фогеля, Шюллера, Дитца и Шумана. Гаммерлингъ преподавалъ намъ пейзажную живопись, Фогель рисованіе человческихъ фигуръ, у Мюллера мы учились жанру, а курсъ свой закончили у баталиста Дитца и мариниста Шумана. Всмъ своимъ успхомъ по части искусства я обязанъ именно этимъ художникамъ. Въ моей манер писать отразилось вліяніе всхъ ихъ вмст, но вмст съ тмъ, какъ они сами говорили въ одинъ голосъ, проглядывало и нчто мое собственное. По ихъ словамъ, индивидуальность эта выражалась настолько рзко, что не было ни малйшей возможности смшать произведенія моей кисти съ картинами другихъ художниковъ. Такъ, если я рисовалъ собаку, самую простую, заурядную собаку, то во всю фигуру ея вкладывалъ нчто такое, что отличало ее отъ всхъ другихъ собакъ.

Какъ мн не хотлось въ глубин души поврить этимъ отзывамъ, но я все-таки сомнвался; я боялся, что похвалы эти объясняются гордостью и пристрастіемъ учителей къ своему ученику. И вотъ я ршилъ произвести пробу.

Тайно, скрываясь ршительно отъ всхъ, написалъ я свою большую картину «Иллюминованный Гейдельбергскій Замокъ» — мою первую значительную работу масляными красками, и вывсилъ ее безъ всякой подписи на выставк изящныхъ искусствъ среди цлаго хаоса другихъ картинъ.

Къ моему величайшему удовольствію, я тотчасъ же былъ признанъ творцомъ этого произведенія. Цлый городъ сбжался посмотрть на нее, и даже прізжали для этого изъ сосднихъ мстностей. Моя картина надлала шума на выставк больше, чмъ вс остальныя взятыя вмст. Но наибольшее удовлетвореніе доставляли мн т зрители, которые, никогда ране не слыхавши про мою картину, тмъ не мене тотчасъ же, едва успвъ войти въ галлерею, привлекались ею, какъ магнитомъ и принимавшіе ее за произведеніе кисти Турнера.

Получивъ степень художника одновременно, мы открыли съ мистеромъ Гаррисомъ общую студію; нсколько времени мы ждали заказовъ, но когда увидли, что время проходитъ, а заказовъ нтъ, то ршили предпринять пшую прогулку. Посл продолжительныхъ споровъ мы остановились на путешествіи въ Гейльброннъ, слдуя вверхъ по теченію прекраснаго Неккара. Насколько намъ было извстно, никто еще не предупредилъ насъ на этой дорог, хотя она и изобилуетъ развалинами замковъ и живописными скалами и пропастями; кром того, мы разсчитывали собирать по пути различныя легенды, которыми Неккаръ богатъ не мене Рейна, съ тмъ преимуществомъ, что он нигд еще не напечатаны.

Въ книгахъ объ этой прекрасной мстности ничего не упоминается, а туристы пренебрегаютъ ею; словомъ, это была двственная почва для литератора-піонера.

Тмъ временемъ заказанныя нами палки, простая дорожная одежда и прочные походные сапоги были изготовлены и принесены. Мистеръ X и молодой Z вызвались идти вмст съ нами. Наканун вечеромъ мы обошли съ прощальнымъ визитомъ своихъ друзей, посл чего отужинали съ ними въ гостинниц и легли спать пораньше, чтобы на другой день выступитъ въ походъ до свту и воспользоваться для ходьбы утренней прохладой.

Чуть свтъ мы были уже на ногахъ, чувствуя себя какъ-то особенно бодро и хорошо; весело закусивъ, мы тронулись въ путь и подъ лиственными аркадами Замковыхъ садовъ направились внизъ къ городу. Что это было за чудесное лтнее утро, какъ сильно благоухали цвты и какъ славно щебетали птички! Утро — это лучшая пора для ходьбы по лсамъ и горамъ.

Вс мы были одты одинаково: широкія съ опущенными полями шляпы предохраняли насъ отъ лучей солнца; срые ранцы, голубыя шаровары, кожаныя гетры, плотно застегнутыя отъ ладыжки до самаго колна, и крпко зашнурованные грубые башмаки съ высокими задниками. У каждаго черезъ плечо висли бинокль, фляга и путеводитель, а въ рукахъ альпенштокь [4] и зонтикъ отъ солнца. Вокругъ тульи нашихъ шляпъ былъ обернутъ въ нсколько разъ тонкій блый муслинъ, оба конца котораго спускались сзади на спину и разввались но втру; уборъ этотъ заимствованъ съ Востока и употребляется туристами по всей Европ. Гаррисъ, кром того, несъ еще съ собой маленькую, похожую на часы машинку, называемую «педометромъ» и служащую для счета шаговъ, съ цлью опредленія пройденнаго пшеходомъ пути. Вс встрчные прохожіе удивлялись нашему убранству и, провожая насъ глазами, посылали въ догонку сердечное: «Добрый путь!»