— О, да… совершенно справедливо… вы правы. А затмъ?

— А затмъ, исполнительное засданіе сената назначено въ 2 часа пополудни — назначеніе будетъ утверждено, довольны ли вы теперь?

— Да… да… — отвчалъ Рилей съ разстановкою, — вы опять правы. Итакъ, вы сядете на нью-іоркскій поздъ завтра вечеромъ, а на другой день утромъ будете уже хать на пароход въ Санъ-Франциско?

— Именно, такъ я и разсчитываю.

Рилей подумалъ съ минуту и сказалъ:

— А вы не можете подождать еще… ну, день… ну, скажемъ два дня?

— Богъ съ вами, ни за что? Это не въ моемъ характер! Я не такой человкъ, чтобы долго возиться съ чмъ-нибудь; я съ одного налету обдлываю дла, я уже говорилъ вамъ.

Буря свирпствовала попрежнему, густой снгъ валилъ хлопьями. Рилей съ минуту или даже боле простоялъ молча, какъ будто погруженный въ раздумье, затмъ пробудился и сказалъ:

— Не слыхали ли вы когда-нибудь о человк, который однажды остановился у Гадсбая?.. Да нтъ, я вижу, что не слыхали.

Прижавши мистера Ляйкинса къ желзной оград, онъ взялъ его за пуговицу и, устремивши на него свои глаза, какъ какой-нибудь морякъ старыхъ временъ, онъ приступилъ къ своему разсказу съ такимъ спокойствіемъ, какъ будто бы мы находились на покрытомъ цвтами лугу, а не стояли ночью подъ дождемъ и снгомъ.

— Я разскажу вамъ объ этомъ человк. Было это во времена Джэксона. Лучшею гостинницей была тогда гостинница Гадсбая. Человкъ этотъ пріхалъ изъ Теннеси около 9-ти часовъ утра, пріхалъ въ великолпномъ экипаж, запряженномъ четверкою лошадей, съ чернымъ кучеромъ и прекрасною собакою, которою онъ, очевидно, очень гордился; когда онъ подъхалъ къ Гадсбаю, то и клеркъ, и хозяинъ, и вся прислуга высыпали встрчать его; но онъ сказалъ «не надо, не надо» и, выскочивъ изъ экипажа, приказалъ своему кучеру ожидать его, сказавъ, что ему нтъ времени даже пость, что онъ только получитъ маленькую ассигновку, сейчасъ же пойдетъ въ казначейство, получитъ деньги и подетъ назадъ въ Теннеси, куда ему необходимо вернуться какъ можно скоре.

«Хорошо. Около 11 часовъ ночи онъ вернулся и заказалъ себ постель, а лошадей распорядился поставить въ конюшню; ассигновку, по его словамъ, онъ получитъ на другой день утромъ. Это было въ январ, вы понимаете, въ январ 1834 г., 3 числа въ среду.

„Отлично, 5-го февраля онъ продалъ свою элегантную коляску и купилъ другую подешевле, похуже сортомъ, сказавъ, что и такая будетъ достаточно хороша, чтобы отвезти на ней домой деньги, а объ изящности онъ не хлопочетъ.

„11-го августа онъ продалъ пару своихъ прекрасныхъ лошадей, сказавъ, что всегда думалъ, что здить по этимъ сквернымъ горнымъ дорогамъ лучше парою, чмъ четверней, и что сумма, которую ему предстоитъ получить не настолько велика, чтобы ее нельзя было довезти до дому на пар.

«Въ декабр, 31-го числа, онъ продалъ еще одну лошадь, говоря, что для такого легкаго экипажа совершенно за глаза и одной лошади для небольшихъ разъздовъ, тмъ боле что зима давно уже установилась и дороги находятся въ прекрасномъ состояніи.

„17-го февраля 1835 г. онъ продалъ прежній экипажъ и купилъ дешевый, плохенькій бегги, сказавъ, что бегги гораздо удобне для грязныхъ, размытыхъ весеннихъ дорогъ и что онъ всегда хотлъ испробовать бегги по этимъ горнымъ дорогамъ.

„1-го августа онъ продалъ и бегги и купилъ какую-то полуразвалившуюся одноколку, будто бы потому, что ему хочется посмотрть, какъ будутъ таращить глаза, точно никогда въ жизни не видавшіе раньше одноколки, вс дураки въ Теннеси, когда онъ вернется домой.

«Отлично, 29-го августа онъ продалъ своего чернаго кучера на томъ основаніи, что, имя одноколку, совсмъ не нуждается въ кучер, тмъ боле что для двоихъ въ одноколк даже не хватаетъ и мста, между тмъ какъ Провидніе не каждый же день будетъ посылать ему такого дурака, который бы согласился отсчитать ему 900 долларовъ за такого плохого негра, какъ его кучеръ; онъ будто бы уже давно собирался избавиться отъ этого животнаго, но не могъ же онъ выкинуть его за окошко.

„Восемнадцать мсяцевъ спустя, т. е. 15-го февраля 1837 г., онъ продалъ одноколку и купилъ сдло, говоря, что доктора давно совтуютъ ему здить верхомъ, а, кром того, не дуракъ же вдь онъ, чтобы рисковать своей шеей, разъзжая среди зимы поэ тимъ проклятымъ горамъ въ колесномъ экипаж.

„9-го апрля онъ продалъ сдло, говоря, что при той скверной подпруг, какая оказалась у его сдла, онъ не желаетъ подвергать свою жизнь опасности, здивши на немъ по распустившимся отъ апрльскихъ дождей дорогамъ, что онъ лучше будетъ здить совсмъ безъ сдла и чувствовать себя вполн безопаснымъ отъ всякой случайности, тмъ боле что онъ и всегда ненавидлъ верховую зду на сдл.

«24-го апрля онъ продалъ и лошадь, сказавъ: „Хотя мн уже 57 лтъ, но я здоровъ и бодръ; это даже нехорошо въ такую прелестную погоду здить постоянно верхомъ; для такого здоровяка, какъ я, нтъ ничего лучше, какъ пшія прогулки по живописнымъ холмамъ среди распускающихся деревьевъ — что же касается до моей получки, то такой маленькій пакетикъ отлично можетъ снести и моя собака. Итакъ, завтра утромъ я встаю какъ можно раньше, получаю свои деньги и отправляюсь домой въ Теннеси на собственныхъ ногахъ и говорю, наконецъ, этому Гадсбаю послднее „прощай“.

„Въ іюн, 22-го числа, онъ продалъ собаку, говоря: «Чтобы чортъ ее взялъ, эту проклятую тварь! Куда бы вы ни пошли съ нею погулять въ этихъ прекрасныхъ мстахъ, везд непріятности: то гоняется за блками, лаетъ и визжитъ, то въ рку залзетъ, просто нтъ возможности ни помечтать, ни полюбоваться природой, такъ что я предпочитаю нести свой сверточекъ самъ, такъ оно будетъ гораздо спокойне; нельзя положиться въ денежныхъ длахъ на собаку — она черезчуръ замтна. Прощайте, прощайте, говорю это ужь въ послдній разъ, такъ какъ завтра рано утромъ отправляюсь съ веселымъ сердцемъ на собственныхъ здоровыхъ ногахъ домой въ Теннеси!»