За столомъ слышалось два или три различныхъ языка, и къ великому нашему удовольствію мы врно отгадали національность большинства изъ присутствующихъ. Однако же, насъ сильно смущали какой-то пожилой джентльменъ со своею супругою, затмъ молодая двушка, сидвшая противъ насъ и молодой человкъ лтъ около тридцати пяти, сидвшій черезъ три мста отъ Гарриса. Мы не слышали, на какомъ язык они говорили. Наконецъ, молодой человкъ вышелъ изъ-за стола, но такъ, что мы замтили это только тогда, когда онъ уже былъ у самаго конца нашего стола. Въ этотъ моментъ онъ остановился и поправилъ карманной гребенкой себ прическу. Итакъ, онъ былъ нмецъ или, по крайней мр, такъ долго жилъ по нмецкимъ гостинницамъ, что пріобрлъ эту привычку. Когда пожилая пара и молодая двушка поднялись изъ-за стола, то они вжливо поклонились намъ. Итакъ, они были тоже нмцами. Этотъ національный обычай, въ качеств экспорта, стоитъ шести другихъ.

Посл обда мы разговорились съ нсколькими англичанами, которые еще боле подогрли наше нетерпніе увидть Мейрингемъ съ вершины Брюнингскаго прохода. Они вс были согласны между собою, что видъ восхитителенъ, и что достаточно разъ посмотрть на него, чтобы не забыть никогда. Они добавляли еще, что дорога за проходомъ принимаетъ крайне романтическій видъ, и въ одномъ мст она цликомъ пробита въ сплошной скал, которая виситъ надъ головою у путешественниковъ; крутые повороты дороги и крутизна спуска должны, по ихъ словамъ, произвести на насъ сильное впечатлніе, такъ какъ лошади несутся все время галопомъ, а дорога такъ извилиста, что экипажъ описываетъ что-то врод спирали, точно капля водки по извилинамъ штопора. Отъ этихъ господъ я получилъ вс свднія, какія только мн требовалось знать; между прочимъ, я даже спросилъ ихъ, можно ли тамъ, если потребуется, раздобыться молокомъ и фруктами. Въ отвтъ они только руками замахали, показывая этимъ, безъ дальнйшей потери словъ, что дорога тамъ просто вымощена такими торговцами. Мы начали поторапливаться отправленіемъ и послднія минуты своего двухчасового отдыха просто сгорали отъ нетерпнія. Наконецъ, мы тронулись, и начали снова подниматься. Дйствительно, дорога была чудесная. Она была гладка, тверда и чиста, какъ только можно этого желать, и на всемъ своемъ протяженіи отъ пропасти, по краю которой пролегала, была ограждена тесанными каменными столбиками, высотою футовъ около трехъ, вкопанными на небольшомъ другъ отъ друга разстояніи. Дорога не была бы выстроена лучше, если бы ее строилъ самъ Наполеонъ Первый, который считается строителемъ всхъ дорогъ, которыми Европа пользуется въ настоящее время. Вс книги, трактующія объ общественной жизни Англіи, Франціи и Германій конца прошлаго столтія, переполнены описаніями случаевъ, какъ кареты и прочіе экипажи утопали въ дорожной грязи, завязая колесами по ступицу; съ тхъ поръ, какъ Наполеонъ прошелъ побдителемъ черезъ вс эти государства, дороги измнились къ лучшему и теперь по нимъ можно ходить, не запачкавъ сапогъ.

Поднимаясь все выше и выше по идущей зигзагами дорог, мы все время хали въ тни высокихъ деревьевъ, наслаждаясь благоуханіемъ разнообразныхъ дикихъ цвтовъ, росшихъ въ изобиліи около дороги; далеко подъ нами тянулась цпь округленныхъ холмовъ съ роскошными пастбищами, по которымъ была разбросаны красивыя шале и стадами паслись овцы; холмы уходили въ даль до самаго горизонта, при чемъ домики длались все меньше и меньше, пока не превращались въ какія-то игрушки, а овецъ и вовсе нельзя было разсмотрть. Временами то тутъ, то тамъ передъ нами появлялся величавый, облеченный въ горностаевую мантію монархъ Альповъ и черезъ минуту вновь скрывался за какою-нибудь ближайшей вершиной.

Словомъ, прогулка вышла восхитительная, хорошее настроеніе духа еще боле усиливалось чувствомъ довольства посл хорошаго обда, а предвкушеніе ожидавшихъ насъ красотъ Мейрингена довершали наше благополучіе. Никогда въ жизни не курили мы съ такимъ наслажденіемъ, какъ въ теченіе этого перезда, сидя развалившись на мягкихъ подушкахъ экипажа, погруженные въ задумчивость и отршенные отъ всхъ тревогъ и волненій.

Протеревъ глаза, я открылъ ихъ и изумился. Мн снилось, будто я нахожусь на мор, и весьма естественно, что я былъ до крайности пораженъ, когда, проснувшись, увидлъ кругомъ себя землю. Чтобы придти въ себя, потребовалось нсколько минутъ, въ теченіе которыхъ я старался оглядться. Экипажъ стоялъ на улиц городскаго предмстья, лошади пили воду изъ бассейна, кучеръ пилъ пиво; сбоку около меня храплъ Гаррисъ, а на козлахъ, скрестивъ руки и склонивъ голову на грудь, спалъ нашъ курьеръ; десятка два босоногихъ, съ непокрытою головою дтишекъ толпились вокругъ нашего экипажа и, заложивши руки за спину, съ наивнымъ удивленіемъ таращили глаза на спящихъ и пекущихся на солнц туристовъ. Тутъ же стояло нсколько маленькихъ двочекъ, на рукахъ у которыхъ было по ребенку, одтому въ чепчикъ и по величин почти равному своей няньк. Мн показалось, что даже эти толстыя ребятишки внимательно и съ насмшкою разсматриваютъ насъ.

Мы спали цлыхъ полтора часа и проспали виды Мейрингена!

Чтобы убдиться въ этомъ, вовсе не требовалось, чтобы кто-нибудь мн подсказалъ. Если бы я былъ двицей, то и тогда разразился бы проклятіями отъ ярости. Облегчивши себ душу, я разбудилъ Гарриса и далъ ему понять, какого я обо всемъ этомъ мннія. Но вмсто того, чтобы чувствовать себя пристыженнымъ, онъ на меня же накинулся съ упреками въ безпечности. Онъ сказалъ, между прочимъ, что путешествіемъ по Европ онъ надялся пополнить свое образованіе, но что со мной можно прохать весь свтъ изъ конца въ конецъ и ничего не увидть, такъ какъ меня упорно преслдуетъ неудача. Затмъ, онъ началъ было выражать соболзнованіе по поводу нашего курьера, которому тоже не удалось ничего видть изъ-за моей безпечности; но я, чтобы прекратить этотъ надовшій мн разговоръ, намекнулъ Гаррису, что не худо бы было, если бы онъ вернулся опять на вершину и сдалъ бы мн по возвращеніи отчетъ о тхъ картинахъ и видахъ, которые онъ тамъ увидитъ; моя хитрость заставила замолкнуть его батареи.

Печально прохали мы черезъ Бріенцъ, знаменитый обиліемъ всевозможныхъ рзныхъ издлій и невыносимый по отчаянному кукуканью его часовъ, и только подъзжая къ мосту, перекинутому черезъ голубыя воды шумливой рки передъ самымъ въздомъ въ хорошенькій городокъ Интерлакенъ, пришли мы въ себя отъ постигшаго насъ огорченія. Это было уже почти на-заход солнца, такъ что весь перездъ отъ Люцерна мы совершили въ десять часовъ.

Мы помстились въ гостинниц «H^otel Jungfrau», въ одномъ изъ тхъ громадныхъ учрежденій, которыя созданы новйшею предпріимчивостью чуть ли не въ каждомъ мало-мальски привлекательномъ мст континента. За табльдотомъ собиралось большое общество, причемъ разговоръ, по обыкновенію, шелъ на всевозможныхъ языкахъ.

За столомъ прислуживали женщины, одтыя въ живописные костюмы швейцарскихъ поселянокъ. Костюмъ состоитъ изъ простого gros de laine, украшеннаго пепельнаго цвта бантами, кофты цвта sacrebleu ventre saint gris, сложенной по бокамъ въ вид біе, съ отворотами, petite polonaise и узенькими вставками цвта p^at'e de foie gras. Вс он выглядывали въ немъ чрезвычайно пикантно и кокетливо.

На щекахъ одной изъ этихъ прислужницъ, женщины лтъ уже подъ сорокъ, красовались бакенбарды, спускавшіяся до половины щеки и имвшія въ ширину около двухъ пальцевъ; цвта он были темнаго, очень густыя и длиною достигали одного дюйма. Мн не рдко приходилось встрчать на континент женщинъ съ весьма замтными усами, но женщина-бакенбардистъ попалась мн здсь еще впервые.

Посл обда вс гости, какъ мужчины, такъ и дамы, перешли на открытую веранду и въ цвтникъ, разбитый передъ нею, чтобы воспользоваться вечерней прохладой; но когда сумерки перешли въ полную темноту, вс собрались въ обширной, пустынной гостиной, самой неуютной, непривтливой комнат каждой лтней гостинницы на континент. Разбившись на группы по двое и по трое, гости занялись разговоромъ вполголоса и выглядывали угнетенными, скучающими.

Въ гостиной стояло небольшое піанино; это былъ разбитый, разстроенный, хрипящій инвалидъ, вроятно, худшій изъ всхъ піанино, какія только случалось мн видть. Одна за другой подходили къ нему пять или шесть скучающихъ дамъ, но, взявъ нсколько пробныхъ аккордовъ, поспшно обращались въ бгство. Однако же, нашелся любитель и на этотъ инструментъ, да еще при томъ изъ Арканзаса — моей родины. Это была молоденькая женщина, повидимому, только-что вышедшая замужъ и не утратившая еще отпечатка чего-то двичьяго, невиннаго; ей было не боле 18-ти лтъ; только-что соскочившая со школьной скамейки, счастливая своимъ важнымъ, обожающимъ ее молодымъ мужемъ, она была чужда всякой аффектаціи и ни мало не стснялась окружающей холодной, безучастной толпой. Не усплъ замеретъ въ воздух пробный аккордъ, какъ вс присутствующіе сразу же поняли, что несчастной развалин предстоитъ исполнить свое назначеніе. Вернувшись изъ комнаты со связкой ветхихъ нотъ, супругъ любовно склонился надъ ея стуломъ, готовясь перевертывать листы.