Этотъ восторгъ отъ естественныхъ наукъ нынче очень въ ходу. Хуже всего то, что г. Писаревъ принадлежитъ, очевидно, въ платоническимъ обожателямъ этихъ наукъ. Такіе обожатели обыкновенно приписываютъ своему предмету всевозможныя совершенства, тогда какъ полные обладатели предмета далеко не находятъ въ немъ этихъ совершенствъ. И, кром того, платоническіе обожатели всегда считаютъ любовь къ своему предмету дломъ весьма легкимъ и даже сладостнымъ. Въ мечтахъ, конечно, все легко и пріятно. Они не знаютъ, какія трудности и жертвы сопряжены съ дйствительнымъ обладаніемъ, съ настоящею любовью.

Не мудрено поэтому, что г. Писаревъ заключаетъ свою статью совтомъ г. Щедрину — заняться популяризированіемъ естественныхъ наукъ въ нашемъ любезномъ отечеств.

„Естествознаніе“, — говоритъ онъ, — „составляетъ въ настоящее время самую животрепещущую потребность нашего общества. Кто отвлекаетъ молодежь отъ этого дла, тотъ вредитъ общественному развитію“ И потому еще разъ скажу г. Щедрину: пусть читаетъ, размышляетъ, переводитъ, компилируетъ, и тогда онъ будетъ дйствительно полезнымъ писателемъ. При его умнья владть русскимъ языкомъ и писать живо и весело, онъ можетъ быть очень хорошимъ популяризаторомъ. А Глуповъ давно пора бросить“.

Вотъ, читатель, самыя удивительныя диковинки, какія произвело на свтъ начинающееся междоусобіе.

Умственная жизнь французовъ давно уже очень слабо занимаетъ насъ. Мы привыкли считать ее безплодною и ищемъ руководящихъ началъ въ Германіи, или даже въ Англіи, но никакъ не во Франціи.

Можетъ быть одинъ Прудонъ составляетъ исключеніе и успваетъ не терять нашего вниманія.

Но въ настоящее время во Франціи обнаружилось очень интересное движеніе умовъ; именно появились люди, которые усвоили себ германскую науку и германскую философію, и дйствуютъ съ большимъ успхомъ «Къ числу ихъ принадлежатъ Ренанъ, имя котораго и у насъ извстно; были даже переведены нкоторыя его статьи. У Ревилля, друга Ренана и автора, лучшей критики на его книгу Жизнь, мы находимъ нкоторыя любопытныя указанія. По его словамъ, поклонниковъ Германіи или германствующихъ (germanisants) упрекаютъ въ томъ, что они теряются въ туманахъ или видятъ сны на, что они насилуютъ здравый французскій смыслъ, который никогда не поддастся идеализму, заимствованному у туманной Германіи.

Неправда ли, какая знакомая исторія? И у насъ были тже упреки и даже совершенно въ тхъ же выраженіяхъ.

Исторію умственной жизни Франціи въ послднія времена Ревилль вкратц разсказываетъ такъ:

„Восьмнадцатое столтіе оставило намъ въ числ элементовъ нашей національной жизни элементъ деистическій, который былъ очень не богатъ будущимъ, былъ неспособенъ устоять противъ возрастающаго повтрія нмецкой метафизики, слдовательно, былъ далеко ниже положенія, занимаемаго имъ нкогда, когда въ глазахъ всхъ онъ былъ тоже, что сама философія; но все-таки имлъ значеніе. Благоразумное молчаніе, которое офиціальная философія послднихъ сорока лтъ хранила относительно религіозныхъ вопросовъ, не позволяетъ точно ршить — до какой степени можно причислять ея представителей въ деистамъ. Въ послднее время, съ этой стороны происходитъ сближеніе съ германской мыслью, съ имманентностію божества. Впрочемъ, до сихъ поръ еще невидно ршимости принять участіе въ религіозныхъ спорахъ настоящаго времени. Можно сказать только одно, что вообще относительно вопросовъ откровенія, догмата, церкви, наши философы выходятъ съ точки зрнія въ одно и тоже время и католической, и деистической“.

Главою офиціальной философіи, о которой здсь говоритъ Ревилль, какъ извстно, былъ и есть до сихъ поръ Викторъ Кузенъ. Хотя онъ постоянно заявлялъ притязаніе на полное знакомство съ германской мыслью, но въ сущности вовсе не понималъ нмецкой философіи. Въ 1815 году, когда ему было двадцать два года, онъ получилъ каедру философіи въ Париж и черезъ два года отправился въ Германію, гд провелъ безъ малаго четыре мсяца. Къ чему привело Кузена это путешествіе, можно видть изъ его тогдашняго дневника, напечатаннаго имъ въ 1857 году (Rev.de Deux М. octobre).

15 ноября 1817 года онъ писалъ:

„Конечно, нтъ сомннія, что Германія есть великая школа философіи; нужно изучать ее и быть хорошо съ нею знакомымъ, но не нужно на ней останавливаться. Новая французская философія, если мн суждено служить ей вождемъ посл Ройе-Коллара, столько же не будетъ искать своихъ вдохновеній въ Германіи, какъ и въ Англіи: она почерпнетъ ихъ изъ источника боле высокаго и боле врнаго, изъ сознанія и фактовъ, о которыхъ свидтельствуетъ сознаніе, а точно также и изъ великаго національнаго преданія XVII вка. Она сильна уже сама по себ здравымъ французскимъ смысломъ; я вооружу ее еще опытомъ цлой исторіи философіи, и, при помощи Божіей, мы съумемъ такимъ образомъ избжать скептицизма Канта, перейти черезъ чувство Якоби и безъ гипотезы достигнуть нсколько лучшаго догматизма, чмъ догматизмъ философіи природы“.

Эти похвальбы и надежды, которыя самъ Кузенъ, конечно, почитаетъ сбывшимися, въ сущности не привели ни къ чему. Кузенъ избжалъ кантовскаго скептицизма, но вмст съ тмъ можно сказать, что онъ вообще избжалъ нмецкой философіи.

Только недавно, какъ мы сказали, пріемы чистой науки и настоящей критики проникаютъ во Францію.

Явленіе этихъ германствующихъ для насъ любопытно по сходству съ нкоторыми явленіями у насъ, но кром, того, оно должно имть на насъ прямое вліяніе. По французски мы читаемъ больше, чмъ по нмецки, при томъ французы и на поприщ науки отличаются большимъ изяществомъ изложенія, слдовательно, будутъ читаться лучше нмцевъ. У Ренана, напримръ, это изящество часто переходитъ даже въ изысканность и нсколько вычурную простоту.

«И у насъ есть свои демократы, т. е. почвенники и славянофилы, любители народности и народа», — говоритъ «Современникъ» (мартъ, 63 стр. Русск. Литер.). Итакъ, кто любитъ народъ, тотъ, по мннію «Современника», демократъ; кто стоитъ за почву, т. е. отвергаетъ все наносное и извн привитое, все вычитанное, а не пережитое, все призрачное, а не прямо вытекающее изъ жизни, все навязанное народу, а не переработанное его историческимъ смысломъ, — тотъ тоже демократъ.