Стихотворения и поэмы
вернуться

Рыльский Максим Фаддеевич
Шрифт:

112. «Хвосты в дорогу коням подвязали…»

Хвосты в дорогу коням подвязали, Еще бы закурить да в руки кнут, — Н-но, милые! Не праздник, а слыхали, Как бубенцы заливисто поют? Дорогу развезло… Возок иль сани Пригодней тут? А может, кто с умом, И в челноке пустился б… Знать заране — Сидел бы дома!.. Да зато кругом Сверкают лужи, словно после ливней, И мнится, что послал сегодня нас, Чтоб весточку доставить Бондаривне, Не пан Канёвский, нет! — казак Тарас. 9 марта 1927

113–115. ДЕНЬ

1
Дощатый тын, туман седой, лохматый, Тоска галош, — всё лужи на пути… А мне сегодня так хотелось брата К весенним дням вести и довести! Ну что ж. Идем. Махни рукой на воду: Мы даже речку Лыбедь перейдем… Ведь Моисей не выходил к народу Ни разу с опечаленным лицом!
2
Базар и голуби. Сон сердца давний, Но незабвенный. Ветер в полусне Колышется. Он в вешней вышине Когда-то пел на радость Ярославне! И хочется мне солнцу рассказать, Что счастливы все — голуби и люди, Что день приходит, что весна опять, Что оживает мир, что радость будет!
3
Примчалась тучка, тучка улетела — То серый креп, то синь, то пестрота. Дивишься лишь: когда же ты успела Окрасить мир в различные цвета? Играя и меняясь беспрестанно, Вот притаилась ты, а смех — звончей, — И весело крыло аэроплана Сгоняет с места ясных голубей. 9 марта 1927

116. ВЕСЕННИЙ ВЕЧЕР

Весна за прялкою, скромна как Маргарита, Запела песенку, стан наклонив едва. Проста мелодия, знакомы всем слова, И по-старинному ее одежда сшита. Он — рыцарь. На мече, в его оправу влита, Сверкает капелькой сапфира синева,— И белокурая склонилась голова, Цветною лентою напрасно перевита. Смеркается. Еще не отзвонил звонарь, А уж насмешливый на площади фонарь Качнулся, детскою горя слезой дрожащей. Монахи, сгорбившись, пройдут в ночную тьму, Проедут всадники… Не слышать никому Ни прялки девичьей, ни песенки грустящей! 14 марта 1927

117. САТИРИКУ

Стихом бичуя ложь, распутство и пороки, Настраивая дух на новый лад высокий, Зачем украдкою ты с верным фонарем Подходишь созерцать веселый этот дом? И, став на цыпочки и сжав уста прямые, Зачем так пристально глядишь, Иеремия, Как Лидия в кругу прельстительных подруг И деньги и сердца пригоршней звонкой вдруг Хватает, хохоча, блистая взором черным? Обличье строгое закрой плащом просторным, И — от греха беги, блюдя святой зарок! Иначе — миг еще… и ступишь за порог. Сентябрь 1927

118. «К нам прилетает каждый день во двор…»

К нам прилетает каждый день во двор Упрямый дятел. Сядет на пенечке — И стук да стук, почти до самой ночки. А Васька наш, подкравшись словно вор, К его хвосту ползет из-за дубочка,— Да где там! Раз — он взмыл и полетел, Взмахнув крылом над снегом синеватым… Эх, Васька, Васька! Вот чего хотел! Не каждый ведь рождается крылатым! Сентябрь 1927

119. «Когда, в свободный час, склоняясь над тетрадкой…»

Когда, в свободный час, склоняясь над тетрадкой, Сонеты стройные чеканишь ты украдкой, И глаз не сводишь с них, и, как ребенок, рад,— Пусть ни укор, ни смех тогда не долетят В укромный угол твой, где ты застыл в экстазе. Не для распущенных рифмуешь ты Аспазий И не для тех юнцов, чья только «дважды два» Вместить нехитрая способна голова. Ведь всё же люди есть — а то б не жить на свете, — И черный труд любить умеют люди эти, И мыслить глубоко, и ревностно искать… Пусть будет «дважды два» по их понятью пять, Но с ними радостно, и стыдно перед ними, Когда скрипят стихи созвучьями хромыми. Октябрь 1927

120. «Суровых слов, что леденят и жгут…»

Суровых слов, что леденят и жгут, Перебираю связку, словно четки, И никогда уж не воскреснут тут Слащавые и приторные нотки. Не надо слез, и смеха здесь не ждут — Есть лишь удар, разящий и короткий, Что обожжет, как беспощадный кнут, И, как стрела, в груди застрянет кроткой. Сорву со стен цветных картинок хлам, Дешевую развею позолоту, Чтоб вышел день, неумолим и прям, Как каменщик выходит на работу, Чтоб мерный жест моей руки скупой Ломал столбы и рушил камня строй. 1927

121. ЛЕТО И ВЕСНА

За лето наша речка обмелела, Лениво вдаль струится, как и все, — Еще ленивее, чем все. Там окунь По-хищнически бросится — и рыбки Рассыплются серебряной гурьбою, Спасаясь от напасти; там нырок (Нырникоза, по кличке ребятишек) То белой грудью в воздухе блеснет, То в воду ринется — лишь разойдутся По ней круги; там чибисы чернеют, Там крячут стаи уток в тростниках По целым дням. Крапивка расцветает, Дрожат над ней, в тиши горячей, сонной, Лазоревые мотыльки… В траве Кузнечик подрастет, и станет слышен Далёко треск сухой… Всё непоспешно Идет и никого не удивляет, Ничьих сердец не трогает. Весь мир Законченным глядит — совсем поэма Былых времен, — а хочется порою Его спокойствие сломать, нарушить, Развеять, по ветру в сердцах пустить! Так иногда все отдал бы поэмы За несколько неровных и горячих Слов, полных радости, любви и гнева, Немудрых слов, что посильнее мудрых! Зато весной в какой тревоге всё! Шумят, бушуют пенистые воды Так, что подчас свое лицо плотина От страха прячет. Гости — что ни день — Перекликаются между собою! Кто назовет их всех по именам? Сам Родион запутаться способен В их прозвищах! Те утки, например, Которые так крыльями шумят, Блестя в лучах, — ведь их, пожалуй, Мурман Ждет в эти дни, как дачников обычных, Уже задаток давших; а когда б Они у нас остаться захотели Дня на два, на три — вот была бы радость, Как будто за завесой голубою Неведомая нам открылась жизнь!.. А вон и гуси, — в прошлом им у нас Жилось неплохо. Хоть порой, случалось, Князь, из былины выйдя для охоты, Иль запорожец, выскочив из думы, Пугал их метко пущенной стрелой, — Зато в таких водились камышах Их выводки, что не проглянешь глазом, А корма и статистик педантичный Взять на учет не смог бы… А теперь Они у нас побудут на ночевке, Немного погорланят о минувшем — И далее флотилией отважной Плывут на север… Вон и наши утки, Чирки и куликов певучих стая, Но, в одеянии поры весенней, Всё это изменило голоса, Всё это новым кажется и странным… Ходи, смотри, прислушивайся к шуму, Затем что вскоре — будет день такой — Река войдет опять в былое русло И гости свой закончат перелет, А остальные, разделясь на пары, Начнут размеренную жизнь. Броди, Весенней благодатью упивайся! Вбирай в себя и голоса и краски, Перекликайся с Мурманом, пошли Привет чужим лесам, болотам, рекам — И знай, что осенью вновь прилетят Бродяжьи стаи, снова расколышут Весь воздух звоном, щебетом и свистом — И светлую развеселят лазурь! 1927