Стихотворения и поэмы
вернуться

Рыльский Максим Фаддеевич
Шрифт:

94. ФАЛЬСТАФ

Когда Уэльский принц взошел на отчий трон, Он, как повелевал традиции закон, Пред подданными речь держал умно и веско. Как вдруг, простой народ расталкивая дерзко, Приблизился толстяк. Его мясистый нос На масленом лице цветком багровым рос, Светились хитростью глаза его кабаньи. Высоко шапочку поднявши в ликованье, Он крикнул: «Здравствуй, принц! Могуч ты и богат! Отпразднуем! Я здесь, всегдашний друг и брат — Фальстаф! Прими привет от девочек нестрогих И крепких вин!» Но крик, смутивший в зале многих, О голос Генриха разбился, как о щит. Властитель отвечать бродяге не спешит На этот хриплый зов, бесстыдный и убогий, Лишь молвил: «Прочь, старик, ступай своей дорогой! Тебя не знаю я! Такой когда-то мне В далекой юности пригрезился во сне». Так молодость моя, пятном расплывшись мутным, Возникнет и кричит мне голосом беспутным: «Я здесь, твой верный друг!» Но зов ее стучит В мой повседневный труд, как в необорный щит, И я на хриплый крик, безумный и убогий, Ей отвечаю: «Прочь, ступай своей дорогой! Тебя не знаю я! Такой когда-то мне Приснилась ты давно в забытом, тяжком сне!» 1925

95. ТРУДЫ И ДНИ

Простерлась зелень всходов полевая. Картинками старинных детских книг Даль кажется. И я к земле приник, Ее немолчным трепетам внимая. Как верится, и снам не видно края! Смех чей-то звонкий долетел на миг. Трудов и дней пить кубок! Я постиг, Что в этом радость высшая земная. Пылают сосны. Вечер окропил Росой серебряною стебли. Строгий По небу город облачный поплыл. И вот — в одну сбегаются дороги, Единым взмахом рвутся сотни крыл, И сотни хат в одном слились чертоге. <1926>

96. ПОЛДЕНЬ

Мохнатый шмель пьет мед из красных шапок Репейника. С какою полнотою Гудит и стелется над светлой далью Полуденной виолончели звук! Передохни, и обопрись на заступ, И слушай, и гляди, и не дивись. Ведь это сам ты зеленью безбрежной Широко разбежался по земле, И это сам ты бурых пчел роями В могучих ветках ясеня гудишь, Ведь это ты разливы ржи пыльцою Плодотворишь. И это снова ты Для нужд людских с людьми на новом месте Возводишь поселенья и мосты Прозрачные крепишь над пропастями! Спят заводи, спят лодки на воде, Пчелиный рой висит пахучей гроздью, И даже солнце налилось, как плод, И кажется недвижным… Только ты Не поддаешься полдню и покою, — Уже пришла, склонилась над тобою И ждет поэзия, твоя подруга. <1926>

97. «Зелень свежая качнулась…»

Зелень свежая качнулась, Поплыла, шумя, листва. Первым каплям улыбнулась Истомленная трава. Голуби летят в укрытье. И под крышей — киньте взгляд! — Словно бусинки на нити, Их головок круглых ряд. 28 апреля 1926

98. «Кружит ветер вешний…»

Кружит ветер вешний Мельницы крыла, Разбудил черешню, Что белым-бела, Спутал в книге даты, Разметал листы… Сердце! Изо льда ты? Из железа ты? 29 апреля 1926

99. «Дождь теплый перестал — и увязают ноги…»

Дождь теплый перестал — и увязают ноги В сыром, живом песке проселочной дороги, И ловят острый дух промчавшейся грозы И человек, и зверь, и поросли лозы, На влажном берегу разбросанной местами… Как башни, тополя вздымаются рядами, И ветви мокрые — приют для воронья… Останусь ли я бодр? И передам ли я Всё счастье этих дней — еще покуда юных — И эту песнь мою в чрезмерно тонких струнах? Апрель 1926

100. «Когда звенят черешни…»

Когда звенят черешни, Когда они в цвету, — Тогда узор нездешний Я из цветов плету. И наяву иль снится — Всё видится одно: Как будто бы в кринице Лицо отражено. Земля росой искрится, И вся она в цветах, Неведомые птицы Поют в ее садах. И мысли стали словом, От песен светел взгляд, Когда в цвету медовом Черешенки горят. Апрель 1926

101. «Стучась в окошко, ветер завывает…»

Стучась в окошко, ветер завывает, И трудно дышит пруд, свинцовым став. Вновь замерзая, сердце отвыкает От радостного колыханья трав. И повесть возникает, и не тайно Свои сплетает кружева она, Глася о том, что молодость случайна И старости упряма седина. Холодный ветер, друг мой неизменный! С деревьев отряхая зрелый плод, Ты учишь нас любить и то, что тленно, И что, как мир, вовеки не умрет. Осень 1926 Романовка

102–105. АДОНИС И АФРОДИТА

1
Трубочист всех грязней на свете — Он недаром слуга чистоты, И недаром шлет строки эти Тот, кого и не видела ты. Неспроста за окном трамвая Синий, в сини плывущий взгляд — Неспроста я в строку включаю Те слова, что уже не звучат. То, что в ком-то, как медь, тускнеет, Сон, что днем унесет суета, — Для меня даже смерти сильнее, Чем сладчайшие слаще уста.