Заглянул в башню и увидел там Адмирала, сидящего у стенки возле правой пушки. Адмирал приказал мне вызвать комендоров и стрелять.

Однако башня уже не вращалась, подача была испорчена, а впереди никого не было видно. Вообще, внутренность башни была в таком виде, что стрельба казалась более опасной для себя, чем для неприятеля. На всякий случай я вышел, чтобы позвать сведущих людей привести башню в исправность.

Войти внутрь броненосца уже нельзя было, там был сплошной огонь. На нос пройти было тоже невозможно — горели свалившиеся коечные сетки. Я пошел на ют посмотреть, где наши суда и неприятель. Это было около 4 часов». 

Последние офицеры «Суворова»

Все офицеры штаба Командующего 2-й эскадрой были к этому времени либо убиты, либо имели ранения различной степени тяжести.

Из офицеров броненосца остались в строю: старший минный офицер Николай Иванович Богданов, вступивший в командование броненосцем; младший минный офицер Петр Александрович Вырубов — оба ветераны китайской кампании; и прапорщик по морской части Вернер Иванович фон Курселъ.

Фон Курсель, шагнувший на палубу «Суворова» с кораблей торгового флота, на которых, по словам Владимира Семенова, он плавал чуть не с пеленок, был душой и любимцем кают-компании «Суворова» во время похода. В бою Курсель сохранил невозмутимую доброжелательность и чувство юмора, поразившие даже бесстрашного кавторанга Семенова. Кстати, ему слово.

«Около 4 часов пополудни судьба, как будто, пыталась последний раз нам улыбнуться. Среди густого дыма, валившего из поврежденных труб, дыма от выстрелов и от пожаров, мешавшегося с туманом, еще стлавшимся над морем, японские главные силы как-то разошлись с нашими и потеряли их из виду.

Японские источники, которыми я пользуюсь, говорят об этом эпизоде весьма кратко и глухо.

Ясно только, что Того считал нашу эскадру прорвавшейся каким-то образом на север и пошел туда на поиски за нею… Камимура… со своими крейсерами направился на S и SW. Так, по крайней мере, можно понять горячие панегирики в особом отделе книги “Ниппон-Кай Тай-Кайсен”, озаглавленном “Доблесть адмирала Камимура”…»

В дополнение к словам Владимира Ивановича, отметим: потерять из виду тихоходную и уже сильно ослабленную, лишенную главнокомандования русскую эскадру можно было только при большом желании не вступать с ней в слишком тесный контакт.

«Идя на S, а потом на SW, Камимура услышал усиленную канонаду, доносившуюся с запада, и пошел прямо туда. Это адмирал Катаока нападал (до сих пор довольно безуспешно) на наши крейсера и транспорты. Камимура принял деятельное участие в сражении и тут же вскоре открыл наши главные силы…

Было около 5 часов вечера». 

Миноносец подходит!

«Мы с Курселем находились в нижней батарее, куря сигары и обмениваясь замечаниями о предметах, к делу не относящихся, когда “Суворов” оказался среди нашей эскадры, нестройно двигавшейся на север.

Одни суда проходили у нас справа, другие — слева… Камимура держался правее, т.е. к востоку, идя тоже на север».

Складывается впечатление, что Камимура не открыл наши главные силы в результате усердного самоотверженного поиска, а случайно наткнулся. Поскольку, открыв, Камимура отнюдь не бросился на них, а предпочел продолжать обстрел «Суворова», не брезгуя и «Камчаткой»! Продолжает Владимир Семенов:

«“Чемоданы” так и сыпались. Из машины уже некоторое время тому назад сообщали, что вентиляторы качают не воздух, а дым, что люди задыхаются, падают и что скоро некому будет работать”… Электричество меркло, и от дина-момашин жаловались, что мало пару…

— Миноносец подходит!

Бросились к нашей единственной пушке (другой так и не удалось “наладить”). Но оказалось, что это “Буйный”, случайно проходивший мимо и по собственной инициативе приблизившийся к искалеченному броненосцу, чтобы спросить, не может ли он быть чем-нибудь полезен.

Флаг-капитан, находившийся на срезе, приказал Крыжановскому сделать ему семафором (руками) сигнал: “Примите Адмирала”». 

Адмирал пересаживаться не хочет

«Я наблюдал из батареи за маневрами “Буйного”, когда внезапно откуда-то появился адмиральский вестовой Петр Пучков и бросился ко мне:

— Ваше Высокоблагородие! Пожалуйте в башню! Миноносец пришел — Ад-мирал пересаживаться не хочет!

Должен оговориться, что Адмирал не был на перевязке, и никто на броненосце не знал, насколько тяжело он ранен, так как в моменты получения ран на все вопросы он сердито отвечал, что это пустяки.

Очевидцы рассказывали, что после того как его ввели, вернее — внесли, в башню и посадили на ящик, он так и оставался в этом положении. Иногда поднимал голову, задавал вопросы о ходе боя, а потом опять сидел молча и понурившись… Его поведение казалось всем вполне естественным, и никому не приходило на мысль, что эти вопросы не что иное, как только мгновенные вспышки энергии, краткие проблески сознания…