Ответ. Условного сигнала о передаче командования в случае выбытия из строя Командующего эскадрой и флаг-капитана не было. Но если б таковой и был установлен, то следовало бы впредь установить и способы его передачи с корабля, на котором сбиты мачты и на обстреливаемой палубе которого нет возможности держаться для устройства временных приспособлений для сигналопроизводства.

Вопрос 39. Как думал использовать миноносцы Командующий эскадрой, и были ли им даны приказания атаковать ночью неприятеля?

Ответ. Со дня начала кампании 2-ю эскадрою в Кронштадте миноносцы имели приказание атаковать неприятеля, где бы к тому ни представился случай и возможность. В бою же 14 мая я и броненосцам не отдавал приказания открыть огонь.

Вопрос 40. Почему вечером 14-го мая миноносцам не было дано никаких инструкций?

Ответ. Вечером 14 мая я был неспособен распоряжаться, но если б и был способен, то, вероятно, не имел бы возможности напомнить командирам миноносцев обязанности их боевой службы».

Последний вопрос в очередной раз обращает внимание на то, что Комиссия либо сознательно игнорировала даже такие общеизвестные факты, как ранения Адмирала и передача им командования, либо подходила к своей деятельности чисто формально у просто не имея намерения установить истину.

Но в любом варианте это вело к фальсификации выводов и мнений. Разница может быть лишь в том, что во втором случае это, скорее всего, инициатива членов Комиссии, а в первом — выполнение ею «социального заказа». Далее мы увидим целый ряд подобных вопросов.

«Вопрос 44. Было ли назначено общее рандеву судам эскадры?

Ответ. Все суда эскадры знали, что должны идти во Владивосток».

Которые не стремились уклоняться от боя

«Вопрос 45. Был ли сделан в начале боя сигнал 2-му и 3-му отрядам броненосцев вступить в кильватер?

Ответ. По вопросу — “Был ли сделан в начале боя сигнал 2-му и 3-му отрядам броненосцев вступить в кильватер”, имею показать, что такой сигнал был сделан 2-му отряду ранее, чем был открыт огонь. А огонь был открыт броненосцем “Князь Суворов” в 1 час 49 минут пополудни и был немедленно принят теми из задних мателотов нашей линии, которые не стремились уклоняться от боя.

Из наших кораблей в 1 час 49 минут только броненосец “Орел” признается показаниями очевидцев не вступившим в свое место в головном отряде, а находившимся под ветром броненосца “Ослябя” и потому не имевшим возможности тотчас же поддержать огонь [296] .

В неприятельской линии броненосных судов в это время один лишь “Миказа” окончил поворот из зюйд-вестовой четверти в норд-остовую и находился на румб впереди траверза “Суворова” на расстоянии 32 кабельтовов.

Из прочих японских броненосцев в 1 час 49 минут второй, третий и четвертый циркулировали, следуя повороту “Миказа”, а остальные восемь, не вступив еще на дугу поворота, продолжали лежать на зюйд-вест и последовательно створились со своими головными.

Словом, в 1 час 49 минут мог отвечать на наш огонь только один неприятельский броненосец “Миказа”, но и он начал стрелять минутою позже, чем открыл огонь “Суворов” [297] . Вместе с “Миказа” в 1 час 50 минут начал стрелять выровнявшийся к тому времени на курс своего головного второй корабль неприятельской линии, а еще через минуту — и третий.

Первые три стреляли исключительно по “Суворову”.

Не ранее как через три минуты после открытия огня “Суворовым” четвертый корабль неприятельской линии, окончив циркуляцию, начал стрелять по “Ослябя” [298] , который, как было уже объяснено выше, оказался ближе к траверзу четвертого корабля неприятельской линии и на меньшем расстоянии, чем “Суворов”». 

Были слухи…