«Проклятье! Вот ещё одна причина, чтобы…»

«Нет, нет, нет и думать не смей! Не может быть причин для превращения в подобие Асамара!»

– Что же делать, Калиган?

Следопыт сосредоточенно глядел в одну точку.

– Ничего. Не прилагай усилий там, где они неуместны. Лучше прекрати паниковать. Легче всего искусить человека именно тогда, когда он на грани отчаяния. Не думай о планах врага. Думай о тех, кто тебе дорог, вспомни восторг, какой переживаешь в присутствии близкого человека… подумай о том, как встретишься с ними всеми… – в голосе учителя чувствовалось какое-то угасание, стремление к покою, отчего Марк встревожился.

– Калиган. Только не умирай, слышишь?

– Вот ещё! Стану я умирать, когда у меня столько дел незаконченных, – проворчал учитель-следопыт. – Мне ещё есть ради кого жить… – прошептал он едва уловимо.

– Ради Флои? – постарался подержать разговор Марк.

– Флоя взрослая девушка. Сама проживёт.

– Тогда ради кого?

Учитель отвернулся и закрыл глаза.

– Всё тебе знать надо. О своих любимых думай, мыслитель.

Голос Калигана становился всё тише и суше. Он по-обыкновению острил и ворчал, но Марк помнил, что в его теле – сквозная рана. Даже если не задеты жизненно-важные органы, ему нужны лекарства и уход. Иначе в этой сырой и затхлой темнице ему не выжить.

«И что ты будешь делать, когда это произойдёт, миротворец?»

Марк сидел с закрытыми глазами, не надеясь заснуть, и боялся пошевелиться – вдруг он случайно заденет учителя и не ощутит в нём признаков жизни! В конце концов, измождённость свалила Марка. Стало даже легче от ощущения того, что никакой Саркс не властен сейчас искусить это обессилевшее тело.

Он несколько раз засыпал, и каждый раз пробуждение приносило пытку: в первый миг ему казалось, что всё произошедшее было лишь страшным сном, но уже в следующее мгновение он с ужасом оборачивался к Калигану, ожидая увидеть окоченевшее тело. Однако следопыт просто спал, и лицо его, измученное и бледное, даже во сне сохраняло невозмутимое выражение человека, у которого всё под контролем.

Когда притупленному сознанию показалось, что приближается смерть, железная дверь со скрежетом отворилась, и в темницу величаво спустился Асамар. Свет факелов за его спиной резал глаза, но Марк отчётливо увидел, вернее, почувствовал, его испытывающий, немного раздражённый, немного пренебрежительный взгляд.

– Что, Маркос, так и будешь сидеть, как крыса в сточной яме?

Для сидящего взаперти узника такой вопрос мог показаться нелепым, но Марк прекрасно понял, что имеет в виду Кукловод.

– Так ты ничего не добьёшься, Асамар, – прошептал он в ответ. – Неужели в твоём арсенале нет пыток посерьёзней?

Марк не знал, зачем он это говорит. Разозлить Асамара ему всё равно не удастся. И оба они знают, что пытками заставить Марка принять своего Саркса невозможно. Невозможно обрести энергию могущественного «я», будучи принуждаемым к её принятию болью и страданиями. Эту силу надо возжелать, возжаждать всем своим существом, как наивысшую жизненную цель.

– Даже мне не выдумать пыток, изощрённей тех, которым ты подвергаешь себе сам, Маркос, – произнёс Асамар. – Совесть. Ответственность. Вина. А наипаче – твой страх, который и порождает в тебе эти химеры, – Асамар спустился вниз и осмотрел полутёмную камеру и лежащих на полу людей. – Ждёшь, когда твои друзья придут на помощь? Я тоже жду. И мы оба понимаем, чем это закончится. Но у тебя есть способ предотвратить это безумие. И ты знаешь как. Вот, пожалуй, и всё, что я хотел сказать.

– Чего ты добиваешься, Асамар? – прошептал Марк пересохшим голосом. – С каждой попыткой склонить меня на свою сторону, ты вызываешь во мне всё больше омерзения. Разве так искушают человека? Не умнее было бы сделать для меня что-то доброе?.. Или в твоей природе творить что-то доброе невозможно в принципе?

Асамар подошёл к нему, лежащему на старой соломе, и поглядел на него свысока, как на жалкого нищего, который гордо отказывается от золотой монеты, протянутой ему богатым вельможей.

– Как ты не можешь понять, что я как раз и делаю для тебя добро. Стараюсь изо всех сил, потому что, помимо безграничной глупости, страха и раболепия, у тебя есть одна сильная сторона. И её имя – Саркс. Я спасаю тебя. Ты сам добился того, что твоя встреча с Акафартой стала неизбежной. Ты сам вбил себе это в голову, ты, а не я.

– Значит, ты подготавливаешь меня к этой встрече? Считаешь, что лучше мне явиться к Акафарте как гость, чем как её враг?

– Ты мыслишь старыми, примитивными понятиями, Маркос. Слово «враг» здесь вообще неуместно. Есть ли враги у океана? Найдётся ли противник у морской бездны? Ты можешь годами сражаться со своим Сарксом, никогда не достигнув победы, но когда ты взглянешь в мглистый лик Акафарты, а Саркса не окажется рядом – ты возжаждешь оказаться снова в этой смердящей камере. Или будешь мечтать о Чёрном Провале, о вашем аделианском Гадесе, только бы не смотреть в глаза правде. Сейчас ты хотя бы можешь просто умереть. Но при встрече с Акафартой ты утратишь и эту возможность.

– Тогда оставь меня и дай умереть спокойно, – прошептал Марк, закрывая глаза.

Молчание продлилось недолго.

– Ты просто устал, Седьмой миротворец. Очень сильно устал.

Марк открыл глаза. Странно, но ему не показалось ужасным просить этого получеловека о снисхождении.

– Асамар. Зачем ты это делаешь? Ты же был миротворцем, примирял людей…

– Я и есть миротворец. Я сохраняю хрупкий баланс между такими сущностями, как Хадамарт, Акафарта и другими владыками, имена которых тебе ни о чём не скажут. И однажды примирю с ними всю эту страну. А ты спи. Спи, пока есть возможность.