Шрифт:
Парень вырвал из рук Мэддока свою шляпу, натянул ее снова на голову и, вертя в руках дымящуюся трубочку, продолжал наполнять комнату зловониями. Но Мэддок этого почти не замечал, настолько отвратительно ему было искусственное увечье сидящего перед ним юнца.
— Животное, — снова сказал парень.
Последний раз Мэддок видел этого парня сто пятьдесят лет назад, когда тот принимал участие в страшной войне, будучи молодым солдатом. Кем он был сейчас, Мэддок не знал. Но если не считать волос и черепа, это был тот самый человек. «Я знал тебя во времена, когда ты был лучше, чем сейчас», — подумал он с грустью.
Мэддок поднял голову. «Он назвал меня животным. Можно подумать, что это худшее из слов». Ирландец стоял и смотрел вниз на затененное полями шляпы лицо юноши.
— Ты когда-нибудь рыбачил, парень? — В ответ на Мэддока взглянули холодные безразличные глаза. — Скажу тебе, что ничто не может сравниться с завтраком из только что пойманной тобой рыбы. Большая форель, бьющаяся на крючке, еще сырая и блестящая. — Он улыбнулся и приступил к выполнению своей задачи, сам испытывая при этом большое удовольствие. — Она еще жива, когда ты поднимаешь ее за жабры. Еще извивается, бьется. Ты берешь нож и разрезаешь ее. Вот тут-то и начинается основная работа.
В комнате наблюдения за изолятором Марианна, Катя и Кристофер смотрели и слушали, немало озадаченные ходом беседы Мэддока с пареньком.
Марианна продолжала изучать данные анализа кожи Мэддока, поступившие к этому времени из лаборатории. Аномалии были небольшими по величине, но огромными по количеству.
Катя вслушивалась в слова, которые употреблял этот человек, и пропускала сформулированные им предложения через лингвистические анализаторы. Результаты этого анализа вызвали у нее странное чувство, ощущение чего-то совершенно необычного.
А Кристофер смотрел на этого человека. Он видел, что Мэддок не только смел, но и умен, и способен управлять своими эмоциями. Рыбная история порядком вывела его из равновесия, но его собственное чувство тошноты было пустяком по сравнению с несчастьем, обрушившимся на голову нахального молодого психа. Но главным была не сама история, а то, каким образом рассказчик излагал ее.
— Марианна! Катя! Не могу разобраться, что это за человек, но думаю, что он из какого-то совершенно неизвестного нам места.
И тут все трое увидали, что псих поднес ко рту руку и умоляюще захныкал:
— Прекратите!
— Что? — Мэддок посмотрел на юношу, и в его глазах появился озорной блеск. — Неинтересно слушать о привычках обитателей речных глубин? Ручаюсь тебе, то, что порой находишь в их желудках, совершенно изумительно. Однажды вот этими самыми пальцами я вытащил оттуда голову птицы. Птичью голову, представляешь? Удивительно! Как она могла попасть в кишки коричневой форели? Мне всегда было любопытно…
— Остановитесь, — умолял парень. — Хватит мне историй о рыбах, червях и птичьих головах!
Лицо его было искаженным и совершенно белым.
— Ну, в таком случае убери свои вонючки, парень, — спокойно предложил Мэддок, — и я больше не произнесу ни слова.
В изоляторе установилась нечто вроде перемирия.
Глава шестнадцатая
— У каждого существует запись истории жизни, — настаивал Кристофер. — Вот почему мы ничего не можем понять. Что, этот Мэддок ничего не сделал в своей жизни?
Он сидел расслабившись, с закинутыми на стол ногами и загибал пальцы согласно перечисленным пунктам.
— Он никогда ничего не брал в кредит? Никогда не переводил деньги? Никогда никуда не ездил? Никогда не был оштрафован на улице? — И наконец, как о чем-то совершенно невероятном, он спросил: — Мог ли он за всю жизнь ни разу не купить аккумулятор?
— Это невозможно, — сказала Марианна не очень уверенно.
— Абсолютно невозможно! — громогласно добавила Катя. — Абсолютно!
Двое друзей одновременно посмотрели на нее, редко Катя была столь категорична в своем отрицании чего-либо. Она спокойно встретила их взгляд.
— Это не мое мнение. Я просто констатирую факт. Невозможность чего-либо имеет полное право быть законным фактом.
Марианна встала и подошла к смотровому окну, у которого постояла некоторое время, задумчиво глядя на трех пленников, помещенных в изолятор.
— Но он же там. Что может быть более возможным, чем существующая реальность?
Катя жизнерадостно захлопала в ладоши, проявив в очередной раз большой запас заложенного в ней оптимизма. Она пружинисто встала с кресла и подошла к Марианне.