Затмъ онъ добавилъ:

— Даранъ представилъ меня боле доблестнымъ, чмъ я на самомъ дл.

— Ахъ! — воскликнула миссъ Севернъ съ легкимъ радостнымъ крикомъ; я обожаю этого восхитительнаго, этого чуднаго Дарана!

— А я то какъ! — подтвердилъ Мишель.

Она еще разъ взглянула на него своимъ очаровывающимъ, лучистымъ взглядомъ.

— Мишель, — сказала она, — мн кажется, что „романтическій элементъ“, вы знаете, наслдство моей бабушки, разросся въ моей душ и что мало-по-малу, въ самое послднее время, онъ совершенно овладлъ мною.

Но нужно было говорить и серьезно. Было ршено, что Сюзанна вернется въ Кастельфлоръ сегодня же вечеромъ съ г-мъ Фовелемъ, извщеннымъ объ этомъ запиской Мишеля. Вслдствіе условленнаго съ г-мъ Алленжъ свиданія, молодой человкъ могъ вернуться только съ однимъ изъ послднихъ поздовъ.

На порог двери миссъ Севернъ остановилась и сказала:

— Хотите доставить мн очень большое удовольствiе?… Мн также хотлось бы назначить вамъ свиданіе.

Онъ пробормоталъ съ чуть замтнымъ упрекомъ:

— Какъ Полю Рео?

— Нтъ, — заявила она, не смущаясь замчаніемъ. — Поль Рео не пришелъ, а я хочу, чтобы вы пришли. Я назвала это свиданіемъ… Нтъ, дло идетъ скоре о паломничеств, которое мы совершимъ вмст.

Треморъ смотрлъ на нее вопросительно.

— Завтра, въ половин одиннадцатаго у „Зеленой Гробницы“, хотите?

Въ то время какъ молодая двушка сбгала съ лстницы, живая, шаловливая, восторгаясь своей собственной смлостью, часто оглядываясь назадъ, Мишель стоялъ, перегнувшись черезъ перила, слдя за нею взглядомъ.

Онъ испытывалъ какое-то наивное удивленіе, что одна минута могла измнить все въ его жизни, что можно было такъ легко перейти, безъ сумерекъ, изъ тягостной темноты въ сверкающій, радостный свтъ.

Когда блдное солнце серебрило росу на осеннихъ листьяхъ, Мишель Треморъ оставилъ большую дорогу и перешелъ на тропинку, лниво спускающуюся къ круглой площадк Жувелль и къ „Зеленой Гробниц“.

Довольно холодный втеръ повредилъ лсу. Уже, подобно полускрытымъ скелетамъ, угадывались подъ пордвшей листвой контуры втвей, готовыхъ ринуться тонкими химерическими силуэтами въ близну зимнихъ небесъ.

Дикій шафранъ нжнаго цвта „мauve“, прочно сидящій на своемъ молочнаго цвта стебл, поднимался изъ травы среди упавшихъ листьевъ, разлетавшихся отъ малйшаго дуновенія утихшаго втра.

Иногда въ деревьяхъ трепетали крылья, короткіе, рзкіе крики выражали невдомую скорбь, а слабое, блдное солнце казалось только призракомъ солнца.

Мишель смотрлъ вокругъ себя и вспоминалъ о томъ дн, когда онъ шелъ по той же дорог, задумчивый, немного грустный, находя зтотъ мартовскій день похожимъ на много другихъ дней, между тмъ какъ тамъ, въ часовн, подл заснувшаго рыцаря его ожидала его судьба.

Посл лта лсъ вновь принялъ почти тотъ же видъ, который онъ имлъ тогда въ март. Но теперь листья, боле рдкіе, цвты, скромные, удивленные тмъ, что они еще цвтутъ, наскомыя, птицы, трепетаніе жизни которыхъ еще слышалось кругомъ, — вс видимые предметы и вс живыя существа, присутствіе которыхъ лишь угадывалось, отходили къ долгому или вчному сну, къ ежегодной смерти, таинственное дыханіе которой ощущалось уже въ довольно холодномъ воздух. Лишь въ сердц Мишеля Тремора теперь трепетала радостная, весенняя сила.

Молодой человкъ сравнивалъ вчерашняго Мишеля Тремора съ сегодняшнимъ Мишелемъ Треморомъ. Видъ предметовъ, которые проходили прошлой весной передъ его глазами, даже не привлекая его вниманія, теперь оживилъ въ его мозгу тогдашнія мысли, впечатлнія, о которыхъ минуту передъ тмъ, казалось, память его не хранила никаго слда. Фаустина Морель, графиня Вронская! Какъ эти два имени занимали тогда его умъ, вызывая за собой забытыя радости и страданія, растравляя еще, быть можетъ, плохо зажившую, въ тотъ минувшій день сожалній, сомнній, смутныхъ надеждъ, рану.

И Мишель вновь видлъ улыбку Фаустины, улыбку, которая раньше утончала свжія губы молодой двушки, а потомъ ротъ женщины, искусно выкрашенный въ красный цвтъ, маленькую ироническую улыбку, тайну которой онъ никогда не могъ понять.

Бдное сердце, считавшееся мертвымъ, навсегда похолодвшимъ, пробудилось, согрлось, подобно земл. И вотъ оно вновь создавало чудную и хрупкую мечту о счасть. Въ этотъ часъ уединенія, который его рзко поставилъ передъ лицомъ прошлаго, Мишель понялъ вдругъ боле ясно, съ удивительной отчетливостью, какая пропасть отдляла его теперь отъ того прошлаго, вызваннаго его воображеніемъ, прошлаго, которое явилось ему подъ видомъ женской улыбки, — отдаленнаго и съ трудомъ имъ узнаваемаго.