В 1925 году после осенних маневров я был вызван в кабинет начальника академии, где снова увидел И. П. Уборевича. Не знаю, как удержался, чтобы не броситься ему на шею. Мы тепло поздоровались, разговорились. Иероним Петрович очень заботливо расспрашивал меня об учебе, жизни и быте слушателей, интересовался моими планами на будущее. Я отвечал и влажными глазами все смотрел на его худое, утомленное лицо. Это было мое последнее свидание с И. П. Уборевичем.

ПОЛКОВНИК А. Т. ЯКИМОВ

Нам нужно укреплять аппарат, - говорил мне в сентябре 1922 года секретарь Дальбюро ЦK РКП(б) Н. А. Кубяк.
– Ты человек грамотный, учился в университете, имеешь опыт партийной работы... Чем не заместитель заведующего орготделом?!

– Мне хотелось бы, Николай Афанасьевич, вернуться к партизанам, в боевую обстановку...

– Ничего, ничего, - настаивал Кубяк, -поработаешь и здесь. Начнем оформлять твое назначение, а потом уведомим, когда приступать к работе. У меня - все.

Я уже собирался уходить, но в этот момент в кабинет вошел чем-то взволнованный военный министр ДВР и главнокомандующий Народно-революционной армией И. П. Уборевич.

– Прошу прощения, Николай Афанасьевич, - обратился он к Кубяку, - я к вам по небольшому, но срочному делу.

– Сейчас договорим, - пожал руку вошедшему Кубяк и, показав на меня, добавил: - Вот, кстати, познакомьтесь. Это Якимов- политработник из партизанского района Приморья. Теперь он будет работать у нас, в Дальбюро.

Крепко пожав мне руку, Уборевич сказал:

Это очень и очень кстати. Мне о многом надо с вами поговорить. И, если можно, теперь же.

– Подожди, товарищ Якимов, в комнате рядом, - сказал мне Кубяк.
– Она свободна, там вы и побеседуете с Иеронимом Петровичем.

Я прошел в комнату, указанную Кубяком. Вскоре в нее вошел Уборевич. Мы уселись, закурили. О партизанах можно было рассказывать много, но я медлил, не знал, с чего начать. Собеседник выручил:

– Вы руководили политотделом большого района. Вот и расскажите о партизанских вожаках, об условиях жизни и настроениях партизан, об отношении к ним местного населения.

Иероним Петрович сказал это просто, по-товарищески. Казалось, передо мной сидел не главком армии, а рядовой командир.

Я приободрился, решив начать рассказ с численности отрядов: - К концу августа у нас насчитывалось до пяти тысяч бойцов...

– Об этом я знаю, - сказал Уборевич.
– Это большая сила!

– Среди них, - продолжал я, - человек пятьсот коммунистов... А, впрочем, трудно различить, кто коммунист, кто беспартийный: постоянная смерть за спиной, суровость походной жизни, взаимовыручка сроднили всех.

– А что представляет собой комсостав, политработники?

– Народ опытный, боевой, политически безусловно преданный. Многие из командиров партизанят уже несколько лет. Взять хотя бы Вольского - командующего партизанскими отрядами: он не выходит из тайги с девятнадцатого года. В бою - железный, решительный человек, а на привалах, на стоянках- мягок со всеми.

– А не устали люди?
– интересовался Уборевич. Домой не тянет?

– Лишений, конечно, много, что и говорить. Люди, естественно, устали, да и крови пролито не мало. Шутка ли сказать- сколько земли освободили! Две трети Дальнего Востока. Но надо закончить дело - это все понимают. Дезертирства нет. К тому же и население относится к партизанам хорошо, помогает всем, чем может... А вооружение, в основном, - за счет противной стороны. Жить во многом приходится на подножном корму...

– Значит, народ верит в победу, не расходится по хатам? Это чудесно! Это очень важно, товарищ Якимов!

Он походил по комнате, затем продолжал: - Мне кое-что известно о товарище Вольском. Расскажите о нем побольше. Что это за человек, верят ли в него партизаны?

Я хорошо знал М. П. Вольского, участвовал с ним в 1921 году в работе Учредительного собрания Дальневосточной республики, депутатами которого мы оба были.

– Вольский родом из Самарской губернии. Там в 1917 году он стал большевиком, вступил добровольцем в Красную Армию. В боях с белыми попал в плен, а осенью 1918 года в одном из «поездов смерти» был доставлен на Дальний Восток.

– «Поезда смерти»... я слышал о них, - оживился главком.- Расскажите о них подробнее и как в таком поезде оказался Вольский?

– Это были кошмарные транспорты, - сказал я.
– Когда белых прижали к Волге, Самару предстояло вот-вот сдавать, из тюрем согнали на вокзал многие сотни революционеров, набили ими по шестьдесят - семьдесят человек товарные вагоны и повезли в неизвестном направлении. Поезд шел полтора месяца. По пути люди мерзли, сильно голодали, сутками не получали даже воды. Начались эпидемии. Пьяные белогвардейские офицеры и конвоиры нередко- ради забавы или устрашения- стреляли по закрытым вагонам. В Самаре в поезд, в котором ехал Вольский, было погружено до двух тысяч политзаключенных, а в Никольске- Уссурийском выгрузилось меньше тысячи. Вот народ и дал этим поездам такую мрачную кличку. Но наши люди не сдавались. Не сдался и Вольский. Собрав последние силы, он организовал групповой побег из концлагеря и в тайге встретился с партизанами. Храбрый и волевой человек. За это-то его и любят...