Шрифт:
— Нет нет, я этого не думаю! — сказал с силой Жан Морейль.
— Жильберта была очень взволнована одним разговором… Вы ей рассказывали об укротителях змей… Она на одну минуту допустила мысль, что какой-нибудь преступник… мог направить змею… в комнату моей бедной тети…
— Фантастическая мысль, которую я постараюсь рассеять, потому что мы имеем все — слышите — все доказательства того, что никто в ту ночь не подходил к этой комнате, закрытой герметически, если не считать двух «сердечек» в ставнях. Все, не правда ли?
— Все, совершенно верно, — миролюбиво повторил Лионель. — Или придется допустить существование сверхъестественной бесшумной особы, которая направила бы змею, не производя ни малейшего шороха, то есть, вернее, никакого шороха…
— Не станем терять время на поиски вчерашнего дня. Примем факты во всей их простоте.
— Однако, — упорно настаивал Лионель, — эти самые факты, при всей их простоте, пугают вас…
— Не будем преувеличивать! Это дело внушает мне… только отвращение, больше ничего…
«Гм!» — подумал Лионель и сказал вслух:
— Во время вашего путешествия по Индии вы, кажется, сами научились укрощать змей…
— Это очень несложно.
Но за этим наступило молчание, во время которого Лионель, окутывая себя синим благоухающим дымом английской сигары, сделал вид, что рассматривал книжки в шкафу. Вдруг он легкомысленно и беспечно спросил:
— Вы никогда не были в Люверси?
Ответа не последовало, и он, быстро сделав полуоборот, воскликнул:
— А? Вы опять в стране мечтаний?.. Слушайте, Морейль!..
Он решил не повторять своего вопроса относительно Люверси: повторение подчеркнуло бы значение этого вопроса. Ответ, впрочем, был известен. Конечно, это будет: «нет». И, действительно, если даже Жан Морейль и был в долине Шеврез под видом Ужа-Фредди, он не мог помнить об этом. Эти ночи могли оставить в его душе лишь неуловимый след, подобный остаткам тех кошмаров, о которых не знаешь, снились они когда-нибудь или ты их сам вообразил…
— Мы опоздаем, — отрезал неожиданно Жан Морейль. — Мы поговорим еще об этом. Я побегу одеваться… Простите…
— Пожалуйста! — сказал Лионель.
XIV. Маккиавелистический проект
Когда Жан Морейль и Лионель де Праз вышли из такси у ворот особняка в Нейли, прием гостей еще не начался. Мадам де Праз делала последние приготовления. Жильберта, собравшая вокруг пианино негров джаз-банда, отчаянно забавлялась тем, что исполняла свою партию в последнем модном шлягере. Этот бесенок, эта нимфа, розовая от счастья, пела и играла, почти подплясывала на своей табуретке в такт сногсшибательной американской песне, в то время как вокруг нее пять черных рож сияли от радости, заражая весельем других.
Лионель и Жан Морейль боялись прервать пленительную какофонию. Жан Морейль смотрел на эту сцену с удовольствием. Лионель, схватив в объятия терракотовый бюст, пустился в дикую пляску со своей импровизированной танцовщицей.
Все окончилось всеобщим гомерическим хохотом. Мадам де Праз высунула свое водянистое лицо.
— Жильберта!
— Я! — ответила девушка.
Мадам де Праз взяла под руку с одной стороны Жильберту, с другой — Жана Морейля и увлекла их в соседнюю гостиную.
— Дети мои, мне придется с вами поссориться. Жильберта мне сказала, что вы назначили день вашей свадьбы на второе июня. Но ведь это неразумно! Слишком рано! Ведь я не успею все приготовить! Вы не знаете, что это значит! Дайте мне, по крайней мере, хоть еще две недели! Ну, скажем, до 25 июня, согласны?.. Доставьте мне это удовольствие!
Она удержала в своей руке руку Жильберты, которая высвободила ее с гневной гримаской:
— Нет, тетя, это будет второго июня!
Мадам де Праз взглянула на смущенного Жана Морейля.
— Второго июня я не могу! — простонала графиня. — Или все будет неудачно! Эта свадьба должна быть необыкновенно удачной. Я за это отвечаю. И она будет такой, я этого хочу!
— Удачно или неудачно, а это будет второго июня! — упорствовала Жильберта.
— 25 июня, — заметил Жан Морейль, — неудобно… Мы предпочитаем второе, мадам.
Мадам де Праз настаивала на своем:
— Вы неразумны и просто недобры ко мне. Я у вас прошу всего две недели…
— Да ведь я же свободна, наконец! — воскликнула Жильберта язвительным тоном.