А корысть - Никите Задорнову. Стерляжинку из озера Святого круглый год он поставляет на княжий двор… А для наших нужд озеро Шагара выделено, в нем стерляжинку не поймаешь, судаки да сомы, тиной пропахшие…

–  Значит, вашего Никиту хорошо знает князь Олег Иванович?
– спросил Игнатий.

–  Знамо дело.

–  А не у него ли во время набегов обретается князь со своим семейством да дружиной?

–  Нам про то знать не положено!
– Алена оборвала разговор, как отрезала. Быстро собрала посуду в туесок и засобиралась домой.

Стырь понял, что допустил промах.

Алена не появилась и на третий день. Игнатий заметил, как неразговорчив стал Карп, с какой охотой ходил он рубить деревья на бугор, с которого хорошо была видна пойма реки Пры, и все вглядывался: не покажется ли лодка.

Поведение Олексина не прошло незамеченным и для Шкворня. Вечером, когда вскипятили воды и сели вечерять, он вдруг поднял больные глаза на Олексина и сказал:

–  Карп, большой грех будет на тебе, если уведешь у меня Алену. Все, что осталось у меня, это она. Повремени. Жилец я на этом свете недолгий. Умру, тогда и любитесь…

Солнце садилось за сосновый бор, и, как только оно скрылось, по небу разлился закат, будто красная лисица разлеглась над лесом, уперев лапы в верхушки сосен и подняв кверху морду, нюхая настоянный на смоле и весеннем разнотравье воздух. Игнатий смотрел за реку Солотчу, на освобожденные от снега поля, и думал о Яузской слободе под Москвой, где живет на берегу реки его мать-старушка.

«Милая матушка, так уж сложилась моя судьба, что рано умер отец, а тебя видеть приходится нечасто, потому как не волен я в себе, служа верой и правдой великому московскому князю и Руси нашей… Надо погибнуть - погибну. А ты поплачешь… А кто оплачет Олексина? Говорил, что один он, как перст… А от Алены теперь не отстанет. Смолчал, на слова Шкворня ничего не ответил, не стал оправдываться и заверять.

Я-то думал, завлечет его в свои Кочемары шаловливая бабенка-красавица, пока муж-невезун землянки копает… И думал сказать Олексину, чтоб все там на Мещере высмотрел, где свои богатства от людских глаз князь Олег Иванович прячет… Но не получилась затея, уж больно дружок всерьез Аленушку принял. Придется теперь самому во владения Никиты Задорнова проникнуть… Тайно последить за Аленой и дорогу узнать в дикие мшары…»

Утром Стырь отыскал лодку и припрятал её в камышовых зарослях. Шкворень в обед по приказу Дядьки Монасея уехал в Старую Рязань.

А к вечеру нарядная и веселая снова появилась в их лагере Алена. Игнатий, широко улыбаясь и косясь на смущенного Карпа, сообщил ей, что Шкворень по распоряжению воеводы на старорязанских валах рубит камень и будет разве что завтра. Алена угостила мужиков рыбой, Карп напросился проводить её до реки. Игнатий, прячась, пошел следом.

Над рекой лежал туман. Он густел в приречных ивах, низко стлался по воде, лип к лицу и рукам. Игнатий подумал, что сейчас сам Бог на его стороне: в таком тумане он сможет скрытно плыть на лодке за Аленой, и она приведет его в Кочемары. А рано поутру Игнатий возвратится.

Тут Стырь услышал басовитый голос Карпа:

–  Помни, Алена, что сказал я тебе… А пока пусть будет так, как есть. Знаю, что ты еще полюбишь меня. И знаю, мы будем с тобой вместе.

–  Ишь, какой вещун сыскался - все наперед знает, - засмеялась Алена.

Лодка прошуршала по песку, смешанному со снегом. Весла всплеснули воду.

–  До свидания, Карп.

–  До свидания! А вещун - мое сердце… - ответил Олексин.

Игнатий, как только затихли шаги Карпа, вывел свою лодку из камышовых зарослей и, держась берегом, пустил её вслед.

Все дальше и дальше вглубь озерного края двигались лодки. Стали встречаться глухие маленькие протоки и огромные плесы, низкие болотистые берега и крутые обрывы с частоколом темных сосен.

Выплыл месяц, осветив серебряным светом неоглядные заросли тростника и осоки.

Лодку Стыря сильно толкнуло, и пока он соображал, что к чему, лодка встала совсем. Игнатий увидел, как в нескольких десятках саженей от него, словно Богородица или колдунья, шла прямо по воде, разбивая голыми ногами серебряный свет, Алена и тащила на цепи за собой лодку. «Да как же это она?!» - подумал Стырь и тут только понял, что и сам сел на мель. Начался край так называемых пешеходных озер. Чем обширнее озеро, тем оно мельче, и вода в нем темнее.

Упираясь в дно веслом, Стырь кое-как стронул с места лодку, протащил её таким образом несколько саженей. Вдруг весло чуть ли не до половины ушло в воду, а потом и совсем нырнуло, едва не выскользнув из рук. Игнатий заметил, что вода пошла светлее: это начиналось Белое озеро, или Провальное, как называли его исконные жители мшар.

Греб Игнатий изо всех сил, пересек глубокое Белое озеро, и лодка снова уперлась днищем в отмель. Это уже другое озеро началось - Ивановское, пешеходное.

Вскоре воду кто будто потеснил: собралась она в протоку, и чем дальше, тем уже была эта протока. Это началась река Пра, что на мордовском языке означает «верховье», «голова».