Раздались первые такты полонеза Жизни за царя, и подъ его звуки, подъ руку съ графомъ въ звздахъ на гвардейскомъ мундир Финскихъ стрлковъ, милостиво помавая головой направо и налво въ отвтъ ороблымъ улыбкамъ и поклонамъ вскочившей на ноги при появленіи ихъ публики, вошла княгиня Аглая Константиновна, величественная и счастливая какъ царица, — врне же какъ жирный котъ, любимецъ барыни, жмурящійся круглыми глазами на солнце, между тмъ какъ босоногая Палашка раболпно чешетъ ему пальцами за ухомъ… За нею, попарно, шла толпа гостей: графиня Воротынцева подъ руку съ княземъ Ларіономъ, Софья Ивановна съ бригаднымъ генераломъ, тридцатилтняя московская княжна съ княземъ Лоло, княгиня Додо съ командиромъ артиллерійской батареи, еще молодымъ и красивымъ полковникомъ, недавно назначеннымъ изъ гвардіи, къ которому тотчасъ же и обратились съ полуиспуганнымъ, полувопросительнымъ выраженіемъ глаза его юныхъ подчиненныхъ, но который съ свой стороны, чуть замтно сморщившись и тутъ же низко наклонясь къ лицу своей дамы, прошелъ какъ бы не видя ихъ. Московскіе жень-премьеры отыскали себ также дамъ въ числ московскихъ помщицъ-сосдокъ, попавшихъ въ почетный легіонъ гостей ея сіятельства, и хохотъ «Сеньки,» шедшаго рядомъ съ какою-то хорошенькою блондинкой, уже гремлъ на всю залу… Графъ Анисьевъ, со своимъ иконостасомъ крестовъ изъ-за каждой пуговицы флигель-адъютантскаго мундира, велъ хохочущую Женни не то небрежно, не то внимательно слушая ея торопливыя рчи, и угадывая въ то же время по выраженію особаго любопытства въ обращавшихся на него со всхъ сторонъ взглядахъ что поводъ прізда его въ Сицкое не былъ тайною даже для этого мелкаго, невдомаго ему узднаго общества….

Гости размстились въ первыхъ рядахъ креселъ. Въ одной изъ двухъ ложъ театра, расположенныхъ по обимъ сторонамъ пространства занимаемаго оркестромъ, услись князекъ и mister Ноксъ съ англійскимъ томикомъ Шекспира въ рук, по которому готовился слдить за представленіемъ. Въ другую ложу ушла madame Cr'ebillon, съ тайнымъ намреніемъ «faire un petit bout de sieste» въ темномъ углу ея…

— Прекрасный театръ, — лучше чмъ у меня! Еще старикъ князь строилъ, знаю! Вкуса много имлъ! плъ акаистомъ графъ подъ тактъ заливавшагося полонеза, не садясь еще и одобрительно озираясь кругомъ.

Княгиня Аглая блаженно улыбалась.

— И какъ это удачно cette vraie draperie du portail, говорила ей въ свою очередь графиня Воротынцева, занимая мсто рядомъ съ графомъ и усаживая подл себя Софью Ивановну, — мягко, элегантно и богато на взглядъ…

Вмсто писанной по полотну драпировки, какъ это обыкновенно водится въ театрахъ, порталъ сцены задрапированъ былъ, по мысли Ашанина, отъ самаго потолка настоящею пунцовою шерстяною матеріей, отороченною длинною бахрамой и перехваченною въ подлежащихъ мстахъ толстымъ, витымъ пополамъ съ золотомъ, пунцовымъ же снуромъ съ огромными на концахъ его кистями. Передній занавсъ былъ сдланъ изъ той же матеріи на сборкахъ и подбирался какъ стора на снуркахъ. За нимъ былъ уже другой, писанный занавсъ (изображавшій домъ въ Сицкомъ со стороны сада), который предназначенъ былъ къ опусканію посл сценъ Гамлета за которыми слдуетъ перемна декорацій. Матерчатый занавсъ долженъ былъ опускаться по окончаніи каждаго акта.

— Лишняя роскошь! откидывая веромъ ладони отозвался графъ на похвальный отзывъ графини Воротынцевой.

Княгиня Аглая съ самодовольно лукавою улыбкой подмигнула ему глазкомъ.

— Это у меня потомъ все на мебель во флигеля пойдетъ, сообщила она ему какъ бы по секрету, наклоняясь къ уху его.

— Разчетъ, это хорошо! И щеки старца запрыгали отъ веселаго смха. — Отца зналъ! Разчетомъ милліоны нажилъ!.. И дочь такая же! промолвилъ онъ уже съ тмъ особымъ оттнкомъ добродушія, благодаря которому не было возможности на него сердиться, и онъ съ своей стороны имлъ возможность говорить людямъ всегда все что ему хотлось….

Словно гранату взорвало предъ нашей княгиней… Опять, опять, — третій разъ со вчерашняго вечера, — объ этихъ несчастныхъ Раскаталовскихъ милліонахъ!.. «И дочь такая же… Она, княгиня Шастунова, она — „такая же?…“ О это ужасно, этого перенести нельзя!. „А этотъ старый шутъ какъ ни въ чемъ не бывало.

И злополучная хозяйка, злобно кусая себ губы, словно вся ушла въ свое кресло, безмолвная и глухая на все что двигалось кругомъ ея…..

А по той сторон занавса, на сцен, лихорадочно волнуясь, режиссеръ, уже съ крупными каплями пота на лбу и пересохшими губами, то быстро перебгая отъ одного лица къ другому, то внезапно пятясь ступнями назадъ чтобы лучше судить объ общей картин, устанавливалъ актеровъ участвовавшихъ въ первомъ явленіи Гамлета. Какъ уже извстно нашему читателю, открывающая драму Шекспира сцена появленія Тни на террас Эльсинорскаго дворца попала въ число урзокъ предложенныхъ княземъ Ларіономъ, и представленіе начиналось прямо со сцены во дворц. На двухъ поставленныхъ на возвышеніе съ высокими вырзными спинками готическихъ креслахъ, по лвую руку отъ зрителя, возсдали теперь рядомъ король-Зяблинъ, и королева-Надежда едоровна въ брилліантовой діадем на голов и шитой золотомъ блой атласной юпк подъ такою же расшитою по зеленому бархату traine, въ которой представала на куртаги въ нмецкой резиденціи русская посланница F"urstin Aglaia von Schastunof. Глаза перезрлой двы горли необычнымъ имъ блескомъ надъ подрумяненными щеками; «все кончено, и мн все равно», казалось, говорило не то презрительное, не то смиренное выраженіе ея поджатыхъ губъ. (Предъ нею только что мелькнула въ дальней кулис высокая фигура Ашанина, тщательно, съ своей стороны, избгавшаго попасть ей на глаза)… Четыре хорошенькіе мальчики-пажи (сыновья и племянники «образованной окружной») въ голубыхъ колетахъ, поставленные попарно по обимъ сторонамъ королевской четы, держали на рукахъ ихъ длинныя, тяжелыя бархатныя мантіи. За ними, растянутыя полукругомъ къ глубин сцены, стояли, съ «образованною окружной» во глав, Eulampe и остальныя пулярки въ вырзныхъ лифахъ и длиннохвостыхъ, разноцвтныхъ платьяхъ, изображая собою придворныхъ дамъ. Полукругъ замыкали Полоній съ сыномъ, а за дамами какъ бы фонъ картины составляла кучка «придворныхъ», состоявшая изъ Вальковскаго, Мауса, Шигарева, Духонина съ Факирскимъ и случайнаго новобранца, Толи Карнаухова…. Вся правая сторона сцены оставлена была свободною для Гамлета, одиноко погруженнаго въ свою печаль во все продолженіе вступительной рчи короля и послдующаго разговора его съ Лаэртомъ.

— Позвольте, сударыня, попросить васъ сомкнуться немножко, суетился режиссеръ, — чтобы просвтовъ поменьше было: не эффектно!.. А вы, господа, напротивъ, пошире маленечко…. Да посвободне, посвободне позы-съ!.. Тутъ бы-съ на первомъ план, у кресла королевы….

— Чего тамъ теб еще? рявкнулъ изъ кучки Вальковскій, подмываемый нетерпніемъ начать скоре.

— Да кого-нибудь изъ дамъ нужно бы…

— Ольгу поставьте, Ольгу Акулину, закричала Eulampe, — у нея настоящій, отъ княгини, придворный, шитый хвостъ…

— Да гд же он-съ, я ихъ не вижу? спрашивалъ торопливо режиссеръ, обгая кругомъ глазами…

— Она съ нами одвалась… Она вышла съ нами… Ольга, Ольга! заголосили разомъ вс пулярки…

— Стрекоза! фыркнулъ опять Вальковскій, не смущаясь сосдствомъ Акулина, отца этой «стрекозы».

Режиссеръ прянулъ за кулису…

Несмотря на ршительный отказъ ея утромъ участвовать въ свит королевы, Ольга Елпидифоровна посл разговора своего съ графомъ Анисьевымъ возгорла вдругъ самымъ пылкимъ желаніемъ, не дожидаясь завтрашняго торжества своего «какъ пвицы», показать себя ему сегодня же со стороны красоты, и притомъ «въ придворномъ шлейф», — такъ, мечтала она, «какая я буду когда меня за голосъ ко двору»… Костюмъ же былъ давно готовъ, перешитъ и прилаженъ на нее изъ другой бывшей traоne de cour княгини Аглаи Константиновны, щедро отворившей на этотъ случай домочадицамъ своимъ тяжелые кованые сундуки хранившіе безчисленные ея уборы…. Ольга облеклась въ это темнолиловое съ золотомъ, обшитое кружевами, бархатное платье, изъ котораго свободно и высоко выступали ея круглыя плечи, приколола къ темнымъ волосамъ брилліантовую бабочку взятую ею у княжны Лины, и съ глубокимъ внутреннимъ восхищеніемъ улыбнувшись себ въ этомъ пышномъ наряд въ зеркало, вышла изъ уборной вслдъ за пулярками.