Прежде всего кинулся ей въ глаза блестящій флигель-адъютантъ. Онъ стоялъ въ первомъ ряду, спиной къ сцен, и разговаривалъ съ «петербургскою царицей». Онъ нсколько разъ повертывалъ голову, и усмхаясь какъ бы ожидалъ, показалось ей, не увидитъ ли онъ ее именно тутъ, на томъ мст откуда она глядла на него…

Она долго такъ, нсколько сгорбившись и осторожно выдвигая чуть-чуть голову въ просвтъ, стояла у этой занавси. За нею, наклонясь надъ ея спиной, какъ бы для того чтобы видть тоже, стоялъ Ашанинъ и пьянлъ отъ близости ея роскошнаго, съ запахомъ свжести и ириса молодаго тла…

Ольга какъ-то внезапно выпрямилась, обернулась, — Ашанинъ посторонился… Она прошла на пустую сцену, остановилась…

— Послушайте, сказала она тихо и оглядываясь, — я васъ обманывать не хочу, я не приду… Я не могу! быстро примолвила она, глянувъ на его оторопвшія черты, на его поблвшія губы, — не могу! сказала она еще разъ, — я вамъ ужь говорила, я такая… капризная. Вы красивый, да, вы мн нравитесь… но у меня другое, совсмъ другое, вы мн только мшать будете!.. Я васъ прошу, пожалуста, не сердитесь, но я не могу, не могу!.. И вы больше мн никогда, никогда не говорите!..

И какъ птица съ мста, она разомъ вскинулась, повернулась, и, подобравъ шлейфъ, со всхъ ногъ побжала со сцены.

— Ольга, гд ты была? Я шла искать тебя, вскликнула бжавшая ей на встрчу по корридору Eulampe.

— Ахъ, тамъ все этотъ Ашанинъ со своими глупостями! засмялась ей въ отвтъ барышня.

— Нтъ, душка, расхохоталась въ свою очередь, ршительная «пулярка», — онъ такой восхитительный сегодня, ему сегодня все можно!..

Ольга перебила ее:

— А прочія гд?

— Въ уборной, тамъ чай поданъ…

Он пошли туда. Но въ то же время раздался колокольчикъ, призывавшій актеровъ на сцену ко второму дйствію. Изъ уборной вышла Офелія, участвующая въ первомъ его явленіи, и прошла молча мимо Ольги.

— Какъ вы блдны, Лина! вскрикнула барышня, воззрясь на нее, — вы не румянились?

— Нтъ, коротко проговорила княжна, — мн и надо быть блдной…

«Да, подумала, поглядвъ ей вслдъ, Ольга, — она тутъ говоритъ отцу что ее перепугалъ сумашедшій Гамлетъ… Но она и сама по себ разстроена… И этотъ тоже! добавила она мысленно, замтивъ входившаго изъ сада въ корридоръ Гундурова, — видно, плохо приходится!..»

И она безсердечно усмхнулась

Второе дйствіе прошло почти до конца еще удачне перваго; лицеди наши стояли теперь твердо на ногахъ и между ними и зрителями чувствовалась уже та незримая, но живая связь при которой все выходитъ у актера какъ бы само собою, ладится и говорится ловко, естественно и эффектно, а зритель какъ бы самъ длается участникомъ въ томъ оживленіи какое видитъ онъ предъ собою на сцен. Полоній не сходитъ съ подмостковъ въ продолженіе всего этого втораго дйствія, и Елпидифоръ Павловичъ Акулинъ имлъ тутъ полную возможность разыграться на простор, окончательно очаровать начальство, и показать себя во всемъ разнобразіи оттнковъ его роли въ этомъ дйствіи, начиная со сцены со слугой, котораго Полоній отправляетъ въ Парижъ «съ хитрымъ наставленіемъ» какъ «сторонкой, да обходомъ, да уловкой, всю истину провдать о Лаерт» (причемъ храбрый капитанъ Ранцевъ два раза сбился съ реплики), и кончая забавными разглагольствіями его о сумашествіи Гамлета изъ-за любви къ его дочери, сначала въ сцен съ нею (гд княжна была прелестна) и потомъ въ разговор съ королемъ и королевой. Его неподдльное оживленіе, искренность его комизма сообщались зрителямъ и возбуждали въ нихъ какое-то ликованіе. Зала отвчала смхомъ чуть не на каждое его слово; графъ веселился какъ ребенокъ, а старикъ смотритель съ блаженною улыбкой на лиц то и дло оборачивался на своихъ учителей, одобрительно кивая и подмигивая.

Сцена съ актерами и слдующій за нею монологъ Гамлета («что онъ Гекуб, и что ему Гекуба») принадлежали къ тмъ мстамъ роли надъ которыми Гундуровъ наиболе работалъ, и которыя казались ему настолько имъ «осиленными» что онъ монологъ часто и вовсе пропускалъ на репетиціяхъ, какъ вещь совсмъ готовую и которую-молъ не стоитъ повторять. Вальковскій, особенно любившій это мсто и знавшій издавна, еще съ Москвы, какъ читалъ его Сергй, съ особеннымъ наслажденіемъ готовился прослушать его теперь «въ настоящемъ вид»… Но ожиданія его сбылись не совсмъ. Весь предыдущій разговоръ съ отцомъ Офеліи и актерами герой нашъ велъ очень хорошо, съ требуемою ироніей и сдерживаемымъ чувствомъ глубокой внутренней горечи. На слова Полонія что онъ актеровъ «угоститъ по достоинству» отвтъ Гамлета: «Нтъ, прими ихъ лучше, ибо если каждаго принимать по достоинству, много ли останется кто не стоилъ бы оплеухи?» вылился у него съ такимъ дкимъ презрніемъ что нашего исправника, на котораго въ эту минуту вольно или невольно Гундуровъ прямо уставился глазами, всего даже покоробило, тмъ боле что въ заднихъ рядахъ креселъ, гд сидли городскіе жители, раздался смхъ и громкіе апплодисменты, въ которыхъ толстый исправникъ имлъ основаніе видть какъ бы нкоторую гражданскую демонстрацію противъ него. Но съ перваго стиха монолога Гундуровъ не попалъ въ тонъ, взялъ миноромъ и слишкомъ высоко. Нужнаго crescendo не вытанцовалось. Чтобы поправиться ему нужно было передохнуть, дать паузу посл словъ «А я», за которыми идетъ самоосужденіе и самобичеваніе Гамлета («Ничтожный я, презрнный человкъ»), но онъ сконфузился, сознавая что предыдущее говорено было все не врно, и продолжалъ безъ передышки, какъ бы уже съ тмъ только чтобы договорить скоре до конца. Вышло крикливо и вмст съ тмъ вяло. Когда онъ кончилъ послышались рукоплесканія, но ему было совершенно понятно что эта была учтивость одна, а не заслуженное одобреніе. Онъ, злобно кусая себ губы, выскочилъ въ кулису, едва упала предъ нимъ занавсъ, и прямо наткнулся на стоявшаго тамъ Вальковскаго, который глядлъ на него съ такимъ видомъ будто сейчасъ готовился побить его.

— Что, братъ, скажешь, скверно? невольно вырвалось у Сергя.

— Не Гамлетъ, а губошлепъ какой-то вышелъ у тебя, вотъ и весь теб сказъ! свирпо отпустилъ ему въ отвтъ «фанатикъ», отворачиваясь отъ него и уходя.

У Гундурова зарябило въ глазахъ. Онъ схватился рукой за кулису… Ему въ эту минуту совершенно ясно представилось что «теперь все, все пропало!..» Онъ «обезчещенъ, опозоренъ» въ глазахъ всхъ, всей этой толпы… Какъ онъ смется теперь надъ нимъ этотъ…. этотъ «петербургскій преторіанецъ!» безсознательно повторялъ онъ внутренно прозвище которымъ Свищовъ обозначилъ графа Анисьева…. О, трижды проклятъ будь тотъ день когда онъ послушался Ашанина, пріхалъ сюда, отдалъ себя на вс эти муки, — муки эти представлялись ему чмъ-то большимъ, страшнымъ, съ какими-то чудовищными клещами, захватившими каждый закоулокъ его существа, — но что вмст съ тмъ въ тысячу разъ легче было, казалось ему, переносить чмъ это вотъ сейчасъ самому себ нанесенное имъ «поруганіе»

— Сережа, поди сюда! сказалъ ему чей-то голосъ.

— Что теб нужно? вспыльчиво огрызся онъ, узнавая Ашаяина, котораго только-что внутренно предавалъ проклятію.

Но тотъ такъ настойчиво повторилъ «пойдемъ!» глядя на него всмъ горячимъ блескомъ своихъ черныхъ глазъ что Гундуровъ молча, какъ бы подъ магнетическимъ вліяніемъ, послдовалъ за нимъ.

Они дошли до лсенки спускавшейся со сцены.

— Куда же это, ко всмъ имъ? спросилъ останавливаясь Сергй, разумя уборную.

— Нтъ, пойдемъ въ садъ.