Онъ одинъ съ Софьей Ивановной среди всей этой залы понималъ какой смыслъ давало словамъ Офеліи личное чувство Лины; понималъ что она изнемогала, договаривая ихъ, — и онъ, едва дождавшись окончанія слдовавшаго за этимъ монологомъ разговора Клавдія съ Полоніемъ, посл котораго падалъ занавсъ и слдовалъ довольно продолжительный перерывъ предъ сценой театра, поднялся съ мста и исчезъ за дверью, которая мимо ложи гд безцеремонно продолжала похрапывать старушка Cr'ebillon, вела въ корридоръ, а изъ него на сцену.

Наступившій перерывъ былъ назначенъ заране временемъ подавать чай, и процессія слугъ выступала въ это время въ залу изъ глубины большихъ входныхъ дверей, неся чай со всми принадлежностями на великолпныхъ серебряныхъ подносахъ, и двигаясь впередъ стройными рядами по тремъ проходамъ между креслами, среднимъ и боковыми вдоль стнъ, у которыхъ оставалось еще настолько пространства что къ нимъ могли быть приставлены напередъ столики и стулья для тхъ кто желалъ пить чай съ наибольшимъ удобствомъ.

Театральная зала чрезъ мигъ обратилась въ салонъ. Составились кружки, группы.

— Albo dies notanda lapillo, какъ говоритъ Горацій, день, который слдуетъ отмтить блымъ камнемъ! горячо объяснялъ старикъ смотритель собравшимся кругомъ него учителямъ;- да, ныншній вечеръ я почитаю лучшимъ днемъ моей жизни; эта Офелія, господа, цлое откровеніе!..

Его манишка и длинные концы высоко повязаннаго благо галстука были еще влажны отъ слезъ, капавшихъ на нихъ изъ его глазъ въ продолженіе всей предыдущей сцены. Нжный голосъ княжны, ея Перуджиніевская головка вызывали изъ глубины его души вс лучшія воспоминанія, вс заоблачные идеалы той романтической поры которой принадлежалъ онъ еще всмъ существомъ своимъ, обливаясь и понын слезами, какъ въ дни молодости, надъ «Минваною» Жуковскаго, по разказамъ о немъ исправника Акулина…

— Mon cher; mon cher… Louise Mayer… Rachel! слышались въ другомъ конц залы гоготъ, хрипъ и неизбжный смхъ черненькаго артиллериста, носившаго прозваніе «Сеньки».

Къ усвшейся съ чашкой за столикъ у самаго оркестра графин Воротынцевой, съ непроницаемымъ выраженіемъ на красивомъ лиц, съ загадочною улыбкой подъ прикрученными, лоснящимися усами, подошелъ графъ Анисьевъ. Княгиня Додо, завидвъ его приближеніе, быстро отвернулась отъ графини, съ которою только-что бесдовала, и обратилась съ какимъ-то разговоромъ къ Софь Ивановн, безмолвной, сосредоточенной и не двигавшейся со своего кресла.

— Признаюсь, началъ флигель-адъютантъ, — я никакъ себ представить не могъ чтобы спектакль любителей могъ дойти до такого совершенства. On у go^ute les 'emotions d'une v'eritable sc`ene et…

Графиня не дала ему кончить. Прелестная женщина еще вся была подъ дйствительнымъ впечатлніемъ тхъ «'emotions», о которыхъ онъ говорилъ, но свойство которыхъ у него, она понимала, далеко не походило на то что чувствовала она сама. Она прямо глянула въ лицо Анисьева и быстрымъ шепотомъ проговорила ему въ отвтъ:

— C'est qu'il s'y joue un v'eritable drame, mais vous n'en ^etes pas le h'eros, je suis bien f^ach'ee de vous le dire.

Онъ даже не моргнулъ, какъ ни досадливо въ первую минуту кольнула его тщеславіе это неожиданная откровенность, глянулъ ей, въ свою очередь, прямо въ глаза и, учтиво наклоняясь, проговорилъ отчетливо и съ нкоторымъ какъ бы бравурнымъ оттнкомъ въ выраженіи:

— J'en serai le paladin, madame la comtesse!

— Въ самомъ дл? вскликнула она, проницательно уставясь на него: — въ такомъ случа я возвращаю вамъ мое уваженіе.

И она, засмявшись, протянула ему руку. Онъ галантно прикоснулся къ ея перчатк своими раздушенными усами и улыбаясь съ весело-беззаботнымъ видомъ:

— Поврьте, графиня, сказалъ онъ громко, какъ бы съ намреніемъ чтобы разговаривавшія подл нихъ княгиня Додо и Софья Ивановна Переверзина могли его слышать, — поврьте что чортъ не такъ черенъ какъ рисуютъ его вообще.

— Ah, mon Dieu, кто это рисуетъ здсь un si affreux personnage? игриво воскликнула, направляясь въ это время къ своей почетной гость, княгиня Аглая Константиновна.

— Вы слышали, милый графъ, о комъ онъ сейчасъ говорилъ?… продолжала она жантильничать, обращаясь къ сопровождавшему ее графу.

— Слышалъ! тотчасъ же нашелся отвтить тотъ:- пустяки, никакого чорта нтъ, однихъ дтей пугаютъ!

И онъ осклабился во всю ширину своего добродушнаго, оголеннаго лица.

Графиня Воротынцева расхохоталась какъ ребенокъ.

— Браво, графъ, вы сдлали удивительное открытіе! Я тоже всегда была того мннія что чорта нтъ, и даже въ дтств никакихъ его когтей ни роговъ не боялась….