Его рчи жгли ее, ей нечмъ было опровергнуть ихъ…

— Какъ же любятъ, какъ, скажите! проговорила она съ безмрною тоской.

— Какъ? повторилъ онъ, быстро оборачиваясь на нее и окутывая ее такимъ огненнымъ взглядомъ что Лина почувствовала его сквозь опущенныя вки, и невольно дрогнула. — Я не знаю какъ въ состояніи любить эти умники вашего поколнія. Но знаю что, будь я на его мст, я сумлъ бы добыть тебя, хотя бы для этого нужно было моря плавмя переплывать и взрывать горы на воздухъ! Ты была бы моею женой, имй я противъ себя сто тысячъ матерей и вс силы земныя имъ въ придачу!

— И принудили бы меня, вымолвила Лина, подымая на него съ мучительно вопрошающимъ выраженіемъ свои лазоревые глаза, — принудили бы нарушить завтъ, мольбу умирающаго отца, вашего брата…

— Нтъ отца, нтъ матери, нтъ постороннихъ чувствъ для того кто любитъ! тмъ же страстнымъ тономъ рчи продолжалъ князь Ларіонъ:- есть кумиръ, которому безъ возврата отдается все что до этого могло быть свято и дорого, долгъ, спокойствіе, врованія, жизнь…

— Это не любовь, а грхъ и преступленіе! прервалъ его трепетный голосъ Лины.

— Хотя бы такъ, хотя бы преступленіе…

Онъ не договорилъ. Его возбужденіе какъ бы вдругъ смирили безпорочные звуки этого голоса, но желчь еще не улеглась въ немъ.

— Все зависитъ, какъ смотрть на вещи… Въ данномъ случа вы кажется можете быть спокойны оба, промолвилъ онъ тономъ шутки, плохо скрывавшимъ злое намреніе его словъ;- твой Гамлетъ, очевидно, никакого преступнаго дйствія отъ тебя не потребуетъ… Но за то, повидимому, и отъ него особыхъ жертвъ ты ожидать не полагаешь… Все это впрочемъ безполезные разговоры, оборвалъ князь, — отъ нихъ никакого прока, кром того что ты, кажется, еще боле разстроилась… Появляться теб на сцену въ этомъ состояніи совершенно невозможно. Надо объ этомъ сейчасъ сказать режиссеру…

Лина тревожно задвигалась.

— О, еслибъ я чувствовала хоть немножко больше силы… Что подумаютъ? Сочтутъ капризомъ, или хуже, что я въ самомъ дл больна; maman испугается, не будетъ знать что длать. Вс эти гости… Я для всхъ буду un trouble f^ete.

— Вздоръ! сказалъ князь Ларіонъ:- девять десятыхъ этихъ гостей и не догадаются что изъ драмы выкинута сцена. Твоя мать, если не сказать ей что ты больна, никогда объ этомъ не подумаетъ. Что касается до твоихъ «капризовъ», то ces messieurs et dames, играющіе съ тобою, надюсь, настолько должны были тебя узнать чтобы быть увренными что, т м на безсмысленные капризы не способна, подчеркнулъ онъ. — А чтобы вообще никакимъ толкамъ повода не подавать, совтую теб, когда ты совершенно отдохнешь, переодться въ твою toilette de soir'ee и придти въ залу къ концу представленія.

— Ко всмъ туда? воскликнула испуганно Лина.

— Нтъ; войди въ ложу къ M-me Cr'ebillon, чтобы тебя видли только. Этого достаточно… Что это такое? прерывая себя спросилъ князь, указывая на пузырекъ который вернувшаяся Глаша протягивала въ эту минуту своей барышн.

— Для невровъ капли, ваше сіятельство, отвтила горничная.

— Ну, вотъ и хорошо… для «невровъ», повторилъ съ невольною усмшкой князь. — Успокойся, H'el`ene, а я сейчасъ переговорю съ режиссеромъ…

И онъ, холодно кивнувъ племянниц, вышелъ изъ уборной.

По его уход Лина еще долго лежала недвижимо на своей кушетк. На нее нашла какая-то апатія, временный застой всякаго чувства и помысла. Глаза ея были закрыты и Глаша подумала, она спитъ. А въ голов ея княжны проносились въ это время механическимъ процессомъ мозга Какіе-то туманные очерки лицъ и картинъ, обрывки какихъ-то фразъ, смыслъ которыхъ она уловить не могла… «Seule au monde», прошепталъ вдругъ безсознательно ея языкъ… Она силилась понять, связать это съ чмъ-то, что опять уходило отъ нея въ какую-то неуловимую даль… «Seule au monde»… Да, у maman на стол желтая книжка… «Seule au monde»… [46] .

Ольга Елпидифоровна изъ-за тонкой двери, за которою прижалась она, не проронила ни единаго слова изъ разговора дяди съ племянницей… Онъ взволновалъ ее и какъ бы даже тронулъ отчасти. Въ ея подвижномъ воображеніи, не способномъ останавливаться долго ни на одномъ изъ испытываемыхъ ею впечатлній, пронесся цлый рядъ торопливыхъ помысловъ самаго разнорчиваго свойства. На мигъ что-то въ род жалости къ княжн сказалось въ ней. «Несчастная эта Лина однако, подумала она, — три у нея воздыхателя, и ничего изъ этого не выходитъ: одинъ — дядя родной, другой желаетъ получить ее только изъ-за денегъ, а третій и любитъ, да взяться не уметъ… Впрочемъ сама она ничего не уметъ, ршила тутъ же барышня, только терпть и страдать понмецки; онъ (то-есть князь Ларіонъ) совершенную правду сказалъ ей: кто чего сильно хочетъ, для того нтъ препятствія… Онъ бы ее, дйствительно, со дна морскаго добылъ… А, право, этого старика можно серіозно полюбить за его страстность»… И при этомъ на такое же краткое мгновеніе пронеслось въ голов Ольги что вдь могла же она быть на мст Лины, что ей могъ говорить все то что она сейчасъ слышала этотъ князь, этотъ «важный человкъ». Но все это предъ нею впереди, — Ольга не сомнвалась въ этомъ: она сказала себ что ей надо une position dans le monde, и она добьется ея. Ей бы только попасть въ Петербургъ. Она теперь видла вблизи настоящую grande dame, и поняла какую именно tenue надо имть въ этомъ большомъ свт. Нтъ, — барышня всмъ тломъ обернулась на большое трюмо стоявшее въ уборной, и съ широкою улыбкой оглянула себя тамъ съ ногъ до головы, — не съ такими глазами и плечами (въ неотразимости побды этихъ плечъ надъ каждымъ даннымъ мущиной барышня врила такъ же твердо, какъ въ то что солнце каждый день выходитъ съ одной стороны и уходитъ съ другой) и при ея ум (въ ум своемъ Ольга Елпидифоровна была такъ же непоколебимо уврена, какъ въ томъ что лтомъ растетъ трава, а зимой выпадаетъ снгъ) можно «остаться на бобахъ» (двица Акулина мысленно далеко не всегда выражалась элегантно). Чмъ лучше ея Сашенька Василинина и Ольга Чубейко, ея институтскія подруги? А одна за генерала — и не простаго, а гвардейскаго, — другая даже за графа, молодаго и богатаго, вышли… А теперь когда она «умла такъ умно сдлать» что этотъ вліятельный петербургскій «favori de la cour», этотъ «neveude son oncle», какъ говоритъ княгиня, ея союзникъ, чего не въ прав она ожидать для себя!.. И подъ напоромъ новаго охватившаго ее ощущенія, она, блистая глазами, вскинула головой по направленію Лининой уборной и проговорила чуть не въ слухъ: «А вотъ мы еще посмотримъ, mademoiselle la princesse, кому изъ насъ двухъ боле повезетъ въ жизни!.. Понавдаться однако, что она тамъ длаетъ?»

Выбравшись на цыпочкахъ изъ уборной, барышня наша направилась къ комнат Лины.

— Шт! зашукала, идя ей поспшно на встрчу, Глаша, едва успла Ольга отворить дверь, — започивали, кажется!..

Княжна не спала, но она нисколько не жаждала въ эту минуту присутствія Ольги; она не откликнулась.

— Ну, и прекрасно, и не буди, пусть себ спитъ! молвила барышня, отступая въ корридоръ.

Глаша вышла за нею:

— Не знаю только когда имъ переодться потребуется, это когда они сумашедшую изъ себя представлять будутъ, пояснила она смясь, — чтобъ успли. Главное насчетъ цвтовъ. Потому все боле настоящіе. Нашъ учитель (она разумла Факирскаго) съ землемромъ однихъ этихъ васильковъ да маргаритокъ нанесли съ поля копну цлую, такъ это же каждый цвтокъ особо ужь на княжн прикалывать понадобиться…