Раздумывая, онъ взглянулъ на домъ купца, напротивъ. У Вейземейера была большая запашка, да и въ дом дла было много, но какъ идти къ старику, котораго вся деревня зоветъ скрягою?

Гансъ затянулся нсколько разъ изъ погасшей трубки и отъ нея у него стало такъ же горько во рту, какъ и на сердц, при мысли сдлаться работниконъ или слугой г-на Вейземейера!

Наискосокъ, противъ его дома, стоялъ домъ крестьянина, или, какъ онъ любилъ, чтобъ его называли, агронома Якова Кернера. Улица длала тутъ крутой поворотъ, такъ что Гансъ хорошо могъ видть этотъ домъ съ его зелеными ставнями, бесдку изъ дикаго винограда, большія ворота, об половинки которыхъ были широко растворены. Г-нъ Кернеръ, посл владльца фарфоровой фабрики, былъ самый зажиточный человкъ въ деревн, и говорятъ, давалъ хорошое жалованье; но Кернеръ отзывался такъ дурно о немъ и длалъ это, чтобы очернить его въ глазахъ Греты, за которую ему самому хотлось посвататься! Лучше пойти на фабрику.

Гансъ передвинулъ трубку съ лвой стороны рта на правую и покосился на крыши фабрики, которыя виднлись сквозь высокія каштановыя деревья.

Фабричные рабочіе получали большую плату, чмъ полевые работники, но стояли гораздо ниже этихъ послднихъ въ общественномъ мнніи, даже ниже углекоповъ. Служба должна быть очень хороша, чтобъ ею не побрезгалъ разбитной парень, бывшій флигельманомъ въ первой рот, перваго батальона, втораго гвардейскаго полка и вроятно давно бы произведенный въ унтеръ-офицеры, если бъ не ршился выйти въ отставку, что онъ сдлалъ только ради Греты.

Гансъ снова подвинулъ трубку къ лвой щек.

Къ кому же обратиться? Къ Юргену-Дитриху? Да у него самая злющая жена во всей деревн. Къ Якову Липке? Этого онъ частенько колотилъ, когда они еще вмст ходили въ школу. Къ Гансу Ейсбейну старост? Того, покойный отецъ считалъ посл школьнаго учителя, своимъ злйшимъ врагомъ! Ну, кто же оставался еще, кром булочника Гейнца?

Булочникъ, въ покрытой мукой сро-голубой куртк, такихъ же панталонахъ и деревянныхъ туфляхъ, въ эту самую минуту вышелъ изъ своего амбара, и, по обыкновенiю, медленно направился къ дому. Гансъ сунулъ трубку въ карманъ, пошелъ за булочникомъ и догналъ его въ ту минуту, какъ тотъ собирался переступить порогъ своего дома.

– Мое почтеніе, г-нъ Гейнцъ! – повторилъ Гансъ и откашлялся. – Я хотлъ спросить васъ, не возьмете ли вы меня къ себ въ работники, такъ какъ вашъ Августъ пошелъ въ солдаты?

Булочникъ немного отодвинулъ со лба свою шляпу съ широкими полями, чтобы удобне взглянуть на долговязаго Ганса, и сказалъ:

– Когда ты собираешься поступить ко мн?

– Сейчасъ, если хотите.

Булочникъ еще немного отодвинулъ шляпу; злая усмшка скривила его толстыя губы, и онъ медленно сказалъ:

– Не спши, Гансъ, подожди, пока я буду печь самыя большія булки въ околодк. – Съ этими словами онъ вошелъ въ домъ и даже ни разу не оглянулся на Ганса.

Гансъ сдвинулъ шляпу на затылокъ, точь въ точь какъ булочникъ. Ему хотелось послдовать за Гейнцомъ и выбить его пыльную куртку, когда тотъ остановился въ сняхъ и началъ считать свжіе хлбы, которые ученикъ приносилъ изъ пекарни и ставилъ рядышкомъ на полку.

Ну, да на это еще будетъ время.

Гансъ повернулся на каблукахъ и медленно пошелъ внизъ по улиц. Онъ заложилъ руки за спину и вообще старался придать себ самый беззаботный видъ; но сегодня это ему не такъ легко удалось, какъ удавалось до сихъ поръ. Онъ это самъ чувствовалъ и говорилъ въ свое оправданіе: не будь Греты, мн было-бы все равно, надо покориться необходимости. Другіе будутъ умне и не откажутъ въ работ такому парню, какъ я; а грубому Гейнцу я отплачу.

Маленькій кривоногій Яковъ Кернеръ показался въ дверяхъ своего дома, когда Гансъ проходилъ мимо. Гансъ отворотился отъ него и засвисталъ: «Какъ начнутъ стрлять изъ ружей!»

– Гансъ! – крикнулъ г-нъ Кернеръ своимъ вялымъ голосомъ.

– Что вамъ? – спросилъ Гансъ, останавливаясь посреди дороги и поворачивая голову, какъ бывало длалъ это, когда раздавалась команда «глаза на лво!»

– Ты нашелъ уже мсто, Гансъ?

– Нтъ еще.

– Хочешь поступить ко мн? Мн надо работника.

– Да только не такого, чтобъ былъ всегда навесел, или пьянъ.

Сказавъ это, Гансъ снова обратилъ свои глаза вправо и зашагалъ дале, безпокоясь въ душ, но повидимому очень довольный своимъ отвтомъ.

– Отдлалъ я этого надутаго толстяка, порядкомъ таки отдлалъ, но вмст съ тмъ отказался отъ самаго лучшаго мста въ деревн!

Онъ продолжалъ медленно идти внизъ по улиц вслдъ за своей безконечно длинной тнью, которую солнце отбрасывало передъ нимъ, какъ вдругъ пришло ему на умъ, что онъ сдлалъ глупость, величайшую, неумстнйшую глупость. А отчего я ее сдлалъ? разсуждалъ онъ дале. Все ради Греты. Она оправдаетъ меня, когда я ей все разскажу. Въ деревн вдь живутъ и другіе люди, кром Якова Кернера. Это была несомннная истина; только съ каждымъ часомъ становилось очевидне и то, что между этими людьми никто не почиталъ за счастье имть слугой такого парня какъ Гансъ. Злая жена Юргена Дитриха, чуть не пустила въ него корытомъ за то, что онъ, тунеядецъ, дуракъ и пьяница, осмлился переступить порогъ ея чистенькаго домика. Яковъ Липке объявилъ, что ему точно нужно работника, но не такого, который два года лежалъ на боку. Гансъ Эйсбейнъ, староста, сказалъ, что онъ уже старъ и ему извинительно придерживаться старыхъ взглядовъ, и прибавилъ, что вполн вритъ старой поговорк: яблоко не далеко падаетъ отъ яблони. Деревенскіе жители еще не забыли, что за птица былъ отецъ Ганса. Онъ, староста, конечно, ничего не можетъ приказать Гансу, – Гансъ теперь совершеннолтній и можетъ поступать, какъ ему угодно; – но если Гансъ хочетъ послушать его совта, то самымъ лучшимъ было бы продать старый домишко у пруда, который не сегодня – завтра обрушится, и съ вырученными деньгами отправиться поискать себ счастья гд-нибудь на сторон. Здсь Гансу не мсто!

Гансъ сказалъ, что очень благодаренъ г-ну старост за добрый совтъ, но такъ какъ г-нъ староста самъ выразился, что онъ (Гансъ) можетъ поступать, какъ хочетъ, то онъ и поступитъ, какъ ему заблагоразсудится, а г-ну старост желаетъ хорошего аппетита.

Пока Гансъ, въ промежуткахъ между своими поисками, разсуждалъ, куда направиться, стоя по цлымъ часамъ за какимъ-нибудь заборомъ, амбаромъ или гд-нибудь въ уголк, подошло время обда. Гансъ почувствовалъ сильный голодъ. Онъ всегда обладалъ превосходнымъ аппетитомъ, а желудокъ его былъ сегодня совершенно пусть, такъ какъ вчера онъ боле пилъ, нежели лъ: но ему стыдно было воротиться въ шинокъ съ пустыми руками и разсказывать хозяевамъ, что никто въ деревн не принимаетъ Ганса.