Съ сожалніемъ признаюсь, что не постыдился отчаянно солгать, отвтивъ на ея вопросъ: «Нтъ».

— Знаешь ли, до чего я дотрагиваюсь? — продолжала она, прикладывая то одну, то другую руку къ лвому боку.

— Да, ма'амъ (я вспомнилъ про молодого человка).

— Что я трогаю?

— Сердце.

— Оно разбито!

Она произнесла эти слова съ зловщей улыбкой, точно хвалилась чмъ-то. Продержавъ немного руки у сердца, она медленно отняла ихъ и опустила на колни, точно отъ усталости.

— Я устала, — проговорила она. — Мн нужно развлеченіе, а я не хочу знать ни мужчинъ, ни женщинъ. Играй.

Я думаю, что какъ бы ни любилъ спорить мой читатель, но онъ согласится, что она не могла потребовать ничего боле труднаго въ мір отъ злополучнаго мальчика въ томъ положеніи, въ какомъ находился я.

— Мн приходятъ порою вздорныя фантазіи, — продолжала лэди:- и теперь мн пришла вотъ какая фантазія: я хочу видть, какъ ребенокъ играетъ. Скорй, скорй, — прибавила она, нетерпливо шевеля пальцами правой руки, — играй, играй, играй!

Одну минуту, подъ вліяніемъ страха передъ сестрой, я думалъ было пуститься вскачь вокругъ комнаты, изображая собой одноколку м-ра Пэмбльчука, но у меня положительно не хватило духу, и я отказался отъ этой мысли, и стоялъ, уставясь на миссъ Гавишамъ; мой взглядъ показался ей дерзкимъ, и она спросила:

— Неужели ты упрямъ и золъ?

— Нтъ, ма'амъ, мн насъ очень жаль, и мн очень жаль, что я не могу играть въ ету минуту. Если вы пожалуетесь на меня, сестра прибьетъ меня, и я бы очень хотлъ играть, если бы я могъ; но здсь все такъ ново, такъ странно, такъ красиво и… такъ печально…

Я замолчалъ, боясь сказать лишнее, и мы онять уставились другъ на друга.

Прежде, чмъ заговорить, она отвела глаза отъ меня и поглядла на свое платье, на туалетъ и наконецъ на себя въ зеркало.

— Такъ ново для него, — пробормотала она, — и такъ старо для меня; такъ странно для него и такъ привычно для меня, и такъ грустно для насъ обоихъ. Кликни Эстеллу.

Такъ какъ она все еще глядла на себя въ зеркало, я подумалъ, что она и это говоритъ про себя, и не двигался съ мста.

— Позови Эстеллу, — повторила она, сверкнувъ глазами. — Надюсь, ты можешь это сдлать. Кликни Эстеллу, у дверей.

Стоять въ потемкахъ въ таинственномъ коридор незнакомаго дома и звать Эстеллу, которой нигд не видно и которая не откликается, и чувствовать, что позволяешь себ страшную вольность, выкрикивая ея имя, — было почти такъ же тяжело, какъ и играть по приказу. Наконецъ она откликнулась, и ея свча показалась на конц длиннаго темнаго коридора, точно путеводная звзда.

Миссъ Гавишамъ приказала ей подойти и, взявъ драгоцнное украшеніе со стола, приложила его къ ея юной груди и къ красивымъ темнымъ волосамъ.

— Все это будетъ твое со временемъ, душа моя, и очень теб къ лицу. Дай я погляжу, какъ ты поиграешь въ карты съ этимъ мальчикомъ.

— Съ этимъ мальчикомъ! Да вдь онъ простой, деревенскій мальчикъ!

Мн показалось, что я ослышался, до того удивителенъ было отвтъ миссъ Гавишамъ:

— Что жъ такое? ты можешь разбить ему сердце.

— Во что ты умешь играть, мальчикъ? — спросила меня Эстелла съ величайшимъ пренебреженіемъ.

— Только въ дураки, миссъ.

— Оставь его дуракомъ, — сказала миссъ Гавпшамъ Эстелл.

И мы сли играть въ карты.

Тутъ только я понялъ, что все въ комнат остановилось, какъ и часы, много лтъ тому назадъ. Я замтилъ, что миссъ Гавишамъ положила драгоцнности какъ разъ на т мста, откуда ихъ взяла. Пока Эстелла мшала карты, я снова поглядлъ на туалетъ и увидлъ, что башмакъ, когда-то блый, а теперь желтый, ни разу не былъ надтъ, а шелковый чулокъ, на той ног, гд не было башмака, нкогда блый, былъ теперь желтый и сношенъ до дыръ.

— Этотъ мальчикъ называетъ валетовъ хлопами! — сказала Эстелла съ презрніемъ, прежде чмъ мы доиграли игру. — И какія у него грубыя руки. И что за сапожища!

Я до сихъ поръ никогда еще не стыдился своихъ рукъ; но теперь он представились мн въ иномъ свт. Ея презрніе было такъ сильно, что оказалось заразительно, и я заразился имъ.

Она выиграла первую игру. Я конфузился, и она нсколько разъ сряду оставила меня въ дуракахъ, объяснивъ, что я глупый, тупой, деревенскій мальчикъ.

— Ты ничего про нее не говоришь, — замтила миссъ Гавишамъ, обращаясь ко мн. — Она говоритъ про тебя такія непріятныя вещи, а ты ничего про нее не скажешь. Что ты о ней думаешь?