Хуже всего было то, что несносный старый Пэмбльчукъ, сндаемый-неудержимымъ любопытствомъ узнать все, что я видлъ и слышалъ, прикатилъ въ одноколк къ вечернему чаю и сталъ въ свою очередь приставать ко мн съ разспросами.

— Мальчикъ! на кого похожа миссъ Гавишамъ?

— Она высока и смугла, — отвчалъ я.

— Правда, дядя? — спросила сестра.

М-ръ Пэмбльчукъ утвердительно кивнулъ головой, изъ чего я заключилъ, что онъ никогда не видлъ миссъ Гавишамъ, потому что она была совершенно сдая и невысокаго роста.

— То-то же! — сказалъ Пэмбльчукъ самоувренно. — Я знаю, какъ справляться съ этимъ мальчикомъ! мы съ нимъ поладимъ, ма'амъ, будьте уврены!

— Я знаю, дядя, — отвчала м-съ Джо. — Я бы желала, чтобы онъ всегда былъ при васъ; вы такъ хорошо знаете, какъ съ нимъ ладить.

— Ну, мальчикъ, что она длала, когда ты пришелъ къ ней, сегодня? — спросилъ м-ръ Пэмбльчукъ.

— Она сидла, — отвчалъ я, — въ черной бархатной карет.

М-ръ Пэмбльчукъ и м-съ Джо уставились другъ на друга, и оба повторили:

— Въ черной бархатной карет?

— Да, — сказалъ я. — И миссъ Эстелла, — это ея племянница, кажется, — подавала ей кэкъ и вино въ окно кареты на золотомъ блюд. И насъ всхъ угощала кэкомъ и виномъ на золотомъ блюд. И я пошелъ сть кэкъ за карету, потому что она мн такъ приказала.

— Былъ тамъ еще кто-нибудь? — спросилъ м-ръ Пэмбльчукъ.

— Четыре собаки, — отвчалъ я.

— Большія или маленькія?

— Громадныя, — отвчалъ я. — И он дрались изъ-за телячьихъ котлетъ, поданныхъ въ серебряной корзинк.

М-ръ Пэмбльчукъ и м-съ Джо глядли другъ на друга въ неописанномъ удивленіи. Я точно ополоумлъ, какъ злосчастный свидтель подъ пыткой, и насказалъ бы имъ чего угодно.

— Гд же была эта карета, именемъ Бога? — спросила сестра.

— Въ комнат миссъ Гавишамъ.

Они опять поглядли другъ на друга.

— Но лошадей не было, — прибавилъ я, въ тотъ же мигъ отбрасывая дикую мысль о четверк лошадей, покрытыхъ богатыми попонами.

— Можетъ ли это быть, дядя? — спросила м-съ Джо. — Что такое мальчикъ хотлъ этимъ сказать.

— Я вамъ скажу, ма'амъ, — отвчалъ м-ръ Пэмбльчукъ. — По моему мннію — это носилки. Она вдь, знаете, полоумная, совсмъ полоумная и способна проводить свои дни на носилкахъ.

— Вы видли ее когда-нибудь на носилкахъ, дядя? — спросила м-съ Джо.

— Какъ бы могъ я ее видть на носилкахъ, — вынужденъ былъ онъ наконецъ сознаться, — когда я въ глаза ее не видывалъ.

— Боже мой, дядя! да вдь вы же съ ней разговаривали?

— Что жъ изъ этого? когда я былъ у нея въ дом,- досадливо отвчалъ м-ръ Пэмбльчукъ, — то меня подвели къ двери, которая была открыта настежь, и черезъ дверь я съ нею и разговаривалъ. Разв вы этого не знаете, ма'амъ. Но какъ бы то ни было, а вдь мальчика позвали туда играть. Во что ты игралъ, мальчикъ?

— Мы играли флагами, — отвчалъ я. (Прошу замтить, что самъ не могу прійти въ себя отъ изумленія, когда вспомню про то, какъ я лгалъ имъ въ тотъ вечеръ).

— Флагами? — повторила сестра.

— Да, — сказалъ я. — Эстелла махала голубымъ флагомъ, а я махалъ краснымъ, а миссъ Гавишамъ махала изъ окна кареты флагомъ, который былъ весь въ золотыхъ звздахъ. Посл того мы махали саблями и кричали ура.

— Саблями! — повторила сестра. — Откуда вы достали сабли?

— Изъ буфета, — отвчалъ я. — И я видлъ въ немъ пистолеты… и варенье… и пикули. И въ комнат не было дневного свта, а она была освщена восковыми свчами.

— Это врно, ма'амъ, — сказалъ м-ръ Пэмбльчукъ, важно кивая головой. — Это я самъ видлъ.

И они оба уставились на меня, а я уставился на нихъ съ невиннымъ лицомъ, разглаживая правою рукой панталоны на правой ног.

Если бы они стали дальше разспрашивать меня, я бы вроятно выдалъ себя, потому что уже готовился сообщить, что на двор былъ воздушный шаръ, да только колебался, не замнить ли это извстіе медвдемъ въ пивоварн. Но они были такъ заняты чудесами, которыя я имъ уже насказалъ, что опасность миновала Они были заняты разговоромъ, когда вернулся съ работы Джо чтобы выпить чашку чая. Моя сестра, больше впрочемъ для облегченія своей души, нежели для его развлеченія, тотчасъ пересказала ему о моихъ выдумкахъ.

Но вотъ, когда я увидлъ, какъ Джо таращитъ свои голубые глаза и безпомощно обводитъ ими кухню, я почувствовалъ угрызенія совсти, но только относительно его одного. По отношенію къ Джо, и одному только Джо, я созналъ себя юнымъ чудовищемъ въ то время, какъ сестра и м-ръ Пэмбльчукъ обсуждали выгоды, какія произойдутъ для меня отъ знакомства съ миссъ Гавишамъ и отъ ея расположенія ко мн. Они не сомнвались, что миссъ Гавишамъ «наградитъ» меня; и сомннія ихъ возбуждены были лишь тмъ, какого рода будетъ эта награда. Сестра стояла за «капиталецъ». М-ръ Пэмбльчукъ высказывался за хорошенькую сумму, которая позволитъ мн быть участникомъ въ какой-нибудь благородной торговл… ну, скажемъ, хоть хлбной и сменной. Джо навлекъ на себя грозу обоихъ блестящимъ предположеніемъ, что мн подарятъ одну изъ собакъ, которыя грызлись изъ-за телятьихъ котлетъ. «Если въ дурацкую голову не приходитъ боле здравыхъ мыслей, — объявила сестра, — а работа стоитъ, то лучше теб итти и кончать работу». И онъ пошелъ.