Посл того, какъ м-ръ Пэмбльчукъ ухалъ, а сестра занялась стиркой, я проскользнулъ въ кузницу къ Джо и оставался съ нимъ, пока онъ не кончилъ работы. Тогда я сказалъ:

— Прежде, чмъ огонь совсмъ потухнетъ, мн нужно коечто сказать теб, Джо.

— Въ самомъ дл, Пипъ? — отвчалъ Джо:- говори, что такое?

— Джо, — сказалъ я, захвативъ рукавъ его рубашки и вертя его, — ты помнишь все, что разсказывали про миссъ Гавишамъ?

— Помню ли? еще бы не помнить! Удивительно!

— Это ужасно, Джо! Я все солгалъ.

— Что ты говоришь, Пипъ? — закричалъ Джо въ неописанномъ изумленіи. — Можетъ ли это быть?

— Да, я все налгалъ, Джо.

— Но не все же? Неужели черной бархатной кареты не было, Пипъ?

Я покачалъ головой.

— Ну, хоть собаки были. Послушай, Пипъ, — убждалъ меня Джо, — если телячьихъ котлетъ не было, то собаки были.

— Нтъ, Джо.

— Одна хоть собака? — настаивалъ Джо. — Щенокъ? Послушай.

— Нтъ, Джо, совсмъ не было никакихъ собакъ.

Я безпомощно взиралъ на Джо, который въ смятеніи глядлъ на меня.

— Пипъ, дружище! это не годится! совсмъ не годится, дружище! Что ты съ собой длаешь?

— Это ужасно, Джо, неправда ли?

— Ужасно! — закричалъ Джо:- непозволительно! Что съ тобой сдлалось?

— Самъ не знаю, Джо, — отвчалъ я, повся носъ. Выпустивъ его рукавъ, я услся у его ногъ и заговорилъ:- я желалъ бы, чтобы ты не училъ мепя называть валетовъ хлопами, и чтобы мои руки не были такія грубыя, а сапоги такіе толстые.

И посл того я сообщилъ Джо, что чувствую себя очень несчастнымъ и что не могъ высказаться передъ м-съ Джо и м-ромъ Пэмбльчукомъ, которые такъ жестко со мной обращаются, и что у миссъ Гавишамъ была красивая молодая лэди, ужасно гордая, и она сказала, что я простой мальчишка; я самъ знаю, что я простой, но желалъ бы быть не простымъ, а какъ и зачмъ я налгалъ — этого я не знаю.

Разобраться во всемъ, чтб я чувствовалъ, было для Джо, такъ же трудно, какъ и для меня. Но Джо все же сумлъ сказать мн слдующее:

— Будь увренъ въ одномъ, Пипъ, — сказалъ Джо, посл нкотораго размышленія, — а именно: ложь всегда ложь. Откуда бы она не пришла, ея не должно быть, ложь происходитъ отъ отца лжи и губитъ человка. Не лги больше, Пипъ. Этимъ путемъ ты не перестанешь быть простымъ. Что касается простоты, то я хорошенько этого не понимаю. Въ нкоторыхъ вещахъ ты совсмъ не простъ. Ты не простъ, а очень уменъ. И при этомъ ты ученъ.

— Нтъ, я невжда и неучъ, Джо.

— Какъ? подумай, какое письмо ты написалъ вчера вечеромъ. Да еще печатными буквами. Я видалъ письма, и важныхъ господъ къ тому же! И они не были написаны печатными буквами, — сказалъ Джо.

— Я почти ничего не знаю, Джо. Ты слишкомъ хорошаго обо мн мннія. Вотъ и все.

То былъ знаменательный день для меня потому, что произвелъ во мн большія перемны. Къ сожалнію, это очень часто бываетъ въ жизни. Стоитъ выкинуть мысленно одинъ день изъ нея, и многое ношло бы иначе. Произошло это со мною отчасти потому, что надъ воспитаніемъ моимъ никто не заботился и многое въ жизни мн было неясно.

Счастливая мысль оснила меня день или два спустя, когда я проснулся поутру, а именно, что наилучшимь средствомъ нсколько образовать себя будетъ заимствоваться свдніями отъ Бидди. Преслдуя эту блестящую мысль, я заявилъ Бидди, когда пришелъ вечеромъ въ лавочку внучатной тетушки м-ра Уопсля, что у меня есть особенная причина желать выйти въ люди и что я былъ бы ей очень обязанъ, если бы она подлилась со мной всми своими познаніями. Бидди, самая услужливая изъ двочекъ, немедленно согласилась и въ тотъ же вечеръ приступила къ выполненію своего общанія, сообщивъ мн нкоторыя свднія изъ прейскуранта и передавъ мн въ вид прописи, которую я долженъ былъ переписывать дома, большое прописное, старинное англійское Д, которое она списала изъ заглавія какой-то газеты; пока она не сказала мн, что это такое, я считалъ его рисункомъ, изображавшимъ пряжку.

Само собой разумется, что въ деревн былъ кабакъ и само собой разумется, что Джо любилъ, по временамъ, курить тамъ трубку. Я получилъ строгое приказаніе отъ сестры зайти за нимъ въ тотъ вечеръ въ кабакъ по дорог изъ школы и привести его обратно домой, если только дорожу своей головой. Въ это заведеніе, подъ вывской «Трехъ веселыхъ лодочниковъ», направилъ я свои стопы.

Дло было наканун воскресенья, и хозяинъ показался мн какъ будто сердитымъ, но такъ какъ я пришелъ за Джо, а до хозяина мн не было никакого дла, то я только поздоровался съ нимъ и прошелъ въ общую комнату, въ конц коридора; на кухонномъ очаг горлъ яркій огонь, и Джо курилъ трубку въ обществ м-ра Уопсля и незнакомаго человка. Джо по обыкновенію привтствовалъ меня: «Ага, Пипъ, дружище!» и въ тотъ моментъ, какъ онъ произнесъ эти слова, незнакомецъ повернулъ голову и взглянулъ на меня.

То былъ таинственнаго вида человкъ, котораго я прежде никогда не видалъ. Голова его свшивалась на бокъ, одинъ глазъ былъ прищуренъ, точно онъ прицливался въ цль изъ невидимаго ружья. Онъ курилъ трубку, но, когда я вошелъ, вынулъ ее изо рта и, медленно разогнавъ дымъ, не спускалъ съ меня глазъ; потомъ кивнулъ мн головой. Я тоже кивнулъ головой, посл чего онъ подвинулся на скамейк, чтобы очистить ын мсто рядомъ съ собой.

Но такъ какъ я привыкъ всегда сидть около Джо, когда находился въ этомъ убжищ, то и проговорилъ: «Нтъ, благодарю васъ», и услся рядомъ съ Джо на другой скамь. Незнакомый человкъ, поглядвъ на Джо и видя, что вниманіе его отвлечено чмъ-то другимъ, опять кивнулъ мн головой и какъ-то особенно, какъ мн показалось, потеръ рукою ногу.