Он подумал так, но почему-то панически испугался образу своих мыслей, снова выскочил на балкон и, забыв о природной деликатности, отчаянно заорал в темноту: «Помогите!»

– Ты чего орешь! – отозвался почти сразу грубоватый, прокуренный голос. Шел этот голос с балкона квартиры над Вениамином и, казалось, прозвучал совсем рядом.

– Замок испортился! – крикнул Липшиц. – Я выйти не могу из душа.

– Не ори! – настоятельно посоветовали ему. – Ребенка разбудишь. Это бывает. Такие у них замки. Потерпи, я сейчас инструмент найду.

Липшиц терпел несколько минут в надежде на избавление. И вдруг услышал шорох, а потом увидел в лунном свете гладкие, пухлые, женские ноги, а за ногами полу халата.

К соседу, попавшему в беду, цепляясь за толстую веревку, спускалась женщина.

– Я голый совсем! – отчаянно заверещал Липшиц.

– Ну и… с тобой, – грубо ответила соседка.

Вениамин попытался укрепить полотенце на бедрах, но сделал еще хуже. Его «фиговый листок» свалился, и Липшицу пришлось закрыть интимное место ладонями.

Женщина явилась к нему с мощным молотком и трехгранной отверткой. Сама огромная и голая фигура Липшица, казалось, не очень ее заинтересовала. Женщина решительно двинулась к двери.

– Хорошо, что не суббота, – сказала она. – Бери и бей под основание.

– Я не могу, – сказал Липшиц.

– Чего это? – женщина впервые глянула на беднягу и все сразу поняла. – Ладно, я на тебя не смотрю. Тоже мне бык тамбовский. Всяких видела. Работай!

Липшиц тяжко вздохнул, поставил отвертку и ударил по ней молотком.

– Да ну тебя, – сказала женщина. – Ни черта вы, мужики, делать не умеете. Дай сюда!

Последовало три точных сильных удара, и дверь распахнулась. Липшиц бросился в комнату, напялил шорты и вышел к своей избавительнице.

Женщина, опустившись на табурет в тесной кухне, курила, жадно затягиваясь.

– Тебя как кличут? – спросила она.

– Вениамин, Веня, – сказал Липшиц.

– А меня Ниной зовут. Давно в стране?

– Три месяца, – сказал Липшиц.

– Один живешь?

– Один, – ответил Липшиц.

– Нельзя человеку жить одному, – пуская клубы дыма, сказала Нина.

– А вы? – осмелел Липшиц.

– Я не одна, у меня сын есть, – сказала женщина. – Три года исполнилось, Сеней зовут.

– А муж? – спросил Вениамин.

– Выгнала. Хлипкий был, вроде тебя, – сказала Нина, и Липшиц с радостью подумал, что эта женщина сразу распознала его суть и не будет делать ставку на рост и солидную массу. Ему даже понравилась прямота Нины, и сама эта женщина понравилась – и лицом, и фигурой.

– Закуривай? – предложила Нина, доставая пачку сигарет.

– Я не курю, – улыбнулся Липшиц.

– Пьешь?

– Только шампанское на Новый год.

– С бабами-то хоть спишь? – нахмурившись, спросила Нина.

– Это бывает, – тихо признался Липшиц.

– Только на меня не рассчитывай, – сказала Нина. – Мне с человеком хорошо и долго знакомиться нужно. Я брезгливая, с любым в койку не лезу.

– Я тоже брезгливый, – признался Липшиц.

– Ну, бывай, – сказала Нина. – Некогда мне, а то Сенька проснется, – и ушла от нового репатрианта, на этот раз через дверь. Ключ от своей квартиры она предусмотрительно захватила с собой.

Вениамин Липшиц не смог сразу заснуть на влажных простынях, но лежал он в хорошем настроении, улыбался каким-то внезапно возникшим теплым мыслям и вспоминал слова своей прокуренной соседки: «Нельзя человеку жить одному».

Мой давний знакомый Пинхас Лигман вечно цитировал Зигмунда Фрейда, причем находил в его многочисленных сочинениях самые невеселые места. Ну, например: «Цель всякой жизни есть смерть, и, заходя еще дальше, можно утверждать, что неживое существовало прежде живого».

Он был мрачнейшим созданием, этот Пинхас Лигман, будто сама благоприобретенная профессия наложила на беднягу свой отпечаток. Дело в том, что работал Лигман патологоанатом. Причем долгие годы пребывал таковым в специальной лаборатории при Институте им. Склянского, где имел дело исключительно с покойниками специфическими – жертвами всевозможных убийств.

В 1990 году Лигман переселился в Израиль, жил на пособие по старости скромно и тихо и только однажды намекнул мне, что сделал в России великое открытие, но был предупрежден, будто в случае огласки рискует не только своей жизнью, но также здоровьем и благополучием своих близких: дочери, зятя и троих внуков.